Путеводитель по театру и его задворкам

Борис всегда приносил газету «Метро» и внимательно ее просматривал, потом передавал остальным. Алексей любил вслух зачитывать гороскоп, особенно остро смакуя те моменты в нем, которые касались работы или денег, внезапное появление которых сулил этот оракул чуть ли не каждый день, и каждый день он безжалостно ошибался. Сидя так и ожидая команды сверху, мы вели беседы, темы которых отличались разнообразием. Обсуждали положение дел в стране, говорили об искусстве, музыке – о многом. Меня особенно сильно интересовала работа, хотелось больше узнать о ней, больше расспросить про театр, людей, здесь работающих, и в целом о жизни этого большого механизма. Я тогда был уверен, что попал сюда надолго. Борис оказался довольно жестким в этом вопросе человеком, который отзывался обо всем нелицеприятно и не стеснялся в выражениях, не боясь при этом посторонних ушей. Он обладал прекрасным чувством юмора и мог с удивительной легкостью описать какой-нибудь казус, происшедший недавно на работе, в таких красках, что мы всей бригадой просто валились от хохота. Он параллельно работе учился на режиссера, мы подолгу могли говорить о кинематографе, обсуждать режиссерские приемы, спорили, иногда смотрели дома по ночам фильмы, а потом делились впечатлениями о них на работе. Мы с ним сразу нашли общий язык. Он, как и я, учился на платном, и я до сих пор недоумеваю, как он жил, когда половина его месячного дохода уходила на учебу, он платил в своем институте каждый месяц. Наша страна изобилует этими «героями поневоле», которые способны выжить в самых, казалось бы, невозможных ситуациях. От Бориса я и начал узнавать о том, что здесь все далеко не так гладко, как кажется на первый взгляд. Он рассказывал про новое, сменившееся около трех лет назад начальство, которое с первых дней своего правления начало устанавливать совершенно варварские порядки в отношении работников. О том, как сталкивали лбами людей, которые работали вместе уже долгие годы, чтобы разобщить коллектив, поселить в нем недоверие и взаимную вражду, о том, как при помощи жесткого контроля над зарплатой и премиальной ее частью пытались повлиять на климат в коллективе, и про другие вещи, которые здесь творились. Я поначалу, конечно, ничего не понимал, общая картина начала выстраиваться позднее, когда я уже начал знакомиться ближе с людьми, узнавать их, увидел тех, кто нами руководит. Но в те дни мне казалось это не очень существенным, я не вникал в подробности и думал, что меня эти дрязги никак не могут коснуться в связи с той незначительной должностью, что я занимал.

Часам к 10 утра обычно цех наш был уже полон людей, и начиналась работа, но что происходило конкретно, понять было трудно. Оживление царило всюду, снова все что-то носили и переставляли, ползали по полу с линейками, чертили, прибивали к полу куски тканей и так далее.

* * *

– Мне нужно отойти ненадолго, можешь заказать еще один? – сказала М., кивая на пустой стакан.

– Тебе повторить? – спросил я.

– Да, пожалуйста.

Она вышла из-за стола. Я сходил к стойке, взял ей еще один вермут и бурбон для себя. Расплачиваясь, я прикинул, насколько я сегодня превысил лимит тех трат, которые я себе иногда позволял делать, и остался недоволен результатом. Иногда меня заносит, а потом приходится долгое время сидеть на мели, отказывать даже в самом необходимом. Чертова работа! Я вернулся за столик с напитками, сел и закурил. Это похоже на какую-то гребаную исповедь, зачем я все это ей рассказываю? И зачем она это слушает? Между нами все давно было кончено и кончено безвозвратно, я знал это и был рад этому, но иногда мы все-таки встречались, просто как давние знакомые. Трудно было просто перечеркнуть все и навсегда забыть, у нас обоих была своя жизнь, но частичку чего-то общего мы сохранили. Но поймав себя на этой мысли, я уже не мог так просто он нее отделаться.