Путеводитель зоолога по Галактике. Что земные животные могут рассказать об инопланетянах — и о нас самих

Клайв Льюис, с его модернизированным изложением христианской философии, придерживался того же мнения. В своем удивительно глубоком эссе он отмечал важность критерия разумности, позволяющего распознать наших инопланетных собратьев, правда предпочитая использовать слово «духовный», а не «разумный». Тем не менее его вывод достаточно ясен — фундаментальное сходство не сводится к сходству физическому: «Они… воистину наши братья, даже если у них есть панцири или бивни. Духовное, а не биологическое, родство имеет значение»[134].

Разумность определить трудно. В разделе 6 мы рассматривали эволюцию интеллекта, и нет никаких сомнений в том, что многих животных во многих отношениях можно назвать «разумными». Один из фундаментальных признаков разумности, по-видимому, нечто вроде внутреннего самоанализа. Вы обдумываете поступок, прежде чем его совершить. Взвешиваете разные варианты действий. Ученые и философы ожесточенно спорят, обладают ли животные этим типом внутренней речи, внутренней умственной жизнью. К сожалению, мы не умеем читать мысли животных. Мы умеем в некотором роде узнавать мысли других людей, но только задавая им вопросы. Не владея языком животных, мы, вероятно, никогда не узнаем, что на самом деле творится у них в головах.

На протяжении многих веков другие авторы искали всевозможные качества, которыми обладают люди и не обладают животные, — четкую границу между «мы» и «они». Один за другим эти Золотые билеты оказывались отброшены. Человек считался единственным животным, у которого есть абстрактное мышление, — пока недавние и все еще не прекращающиеся опыты с воро́нами (Никола Клейтон, Кембриджский университет) и с человекообразными обезьянами (Майкл Томаселло, Институт эволюционной антропологии им. Макса Планка в Лейпциге) не продемонстрировали, что многие другие виды способны представлять себя с точки зрения другого или в другой момент времени. Человек считался единственным животным, у которого есть культура, — пока во второй половине XX в. мы не осознали (о чем говорилось в разделе 9), что культурная передача знаний практически неизбежна в сложных социальных группах. Человек считался единственным животным, способным изготавливать орудия, — пока в 1960 г. Джейн Гудолл не открыла, что шимпанзе изготавливают палочки для выуживания термитов. Тогда ее научный руководитель Луис Лики заметил: «Теперь нам следует пересмотреть определение орудий и определение человека либо признать шимпанзе людьми».

Натуралист рубежа XIX–XX вв. Эрнест Сетон-Томпсон, автор захватывающих историй о поведении животных, писал: «Мы и звери — родня. У человека нет ничего такого, чего не было бы у животных хотя бы в зачаточном состоянии, у животных нет ничего такого, чего хотя бы отчасти нет у человека»[135].

Так может быть, нет никакого Золотого билета?

Билет на беседу

Большинство современных ученых полагает, что такой билет все же существует. И это речь (раздел 9). Наличие языка, похоже, единственный четкий признак, отличающий людей от других животных. Конечно, у многих биологических видов имеется развитая коммуникация — и даже очень хорошо развитая, — но критериям истинного языка, выдвинутым нами в разделе 9, она не отвечает. Такая коммуникация не дает им возможности передавать действительно безграничное количество понятий — не просто сообщить: «Там леопард», но спросить: «В чем смысл жизни?» или «Как построить космический корабль?». Даже Франс де Вааль, один из убежденных сторонников идеи непрерывности когнитивного спектра между человеком и животным, сказал в 2013 г.: «Если вы спросите, в чем заключается существенное отличие, я отвечу, что, вероятно, в языке».

Но и это, выдержавшее испытание временем представление о различии между человеком и животными не лишено недостатков. Почему мы уверены, что попугай Алекс, с которым мы познакомились в разделе 6, с его языковыми навыками на уровне человеческого ребенка, не был человеком? Если мы обнаружим у дельфинов язык, станут ли они от этого людьми?

Слегка чудаковатый французский врач Жюльен Офре де Ламетри высказал в 1745 г. предположение, что люди и животные, по сути, одно и то же: чрезвычайно сложные машины. Причем он пошел еще дальше, предположив, что если бы обезьяна говорила, она была бы человеком:

…я почти не сомневаюсь, что при надлежащих опытах с этим животным мы, в конце концов, сможем достигнуть того, что научим его произносить слова, то есть говорить. Тогда перед нами будет уже не дикий и дефективный, а настоящий человек, маленький парижанин, имеющий, как и мы, все, что нужно для того, чтобы мыслить и извлекать пользу из своего воспитания[136].