Путеводная звезда

      Воздуха не хватило, а вздохнуть я просто не смогла, глядя на Горина не с ненавистью… нет, я не имела права ненавидеть человека, который думал в первую очередь обо мне, с тем непониманием, когда ты вроде и осознаешь, но не в состоянии связать сказанное именно с этим человеком….

      - Эвелина! – граф сделал шаг ко мне, прижал крепко… выдавив из груди неимоверную тяжесть и позволив наконец-то сделать первый вздох. – Прости меня… дочка…. Прости….

      Это была сладкая боль. Разрывающая изнутри горечью, тоской, пониманием, что жизнь уже никогда не будет такой, какой была еще недавно, но в ней рождалось что-то новое для меня, похожее на убежденность, что то, что было не по силам мне одной, мы обязательно сможем сделать вместе.

      Я и… он. Чужой человек, назвавший меня дочкой….

      И не важно, что текли слезы, что граф еще не сказал своего последнего слова, способного, как перечеркнуть все мои помыслы, так и стать благословением, я уже стала другой. Не - сильной, не уверенной в себе, не – способной вынести все, что бы мне ни послала Заступница. Просто знающей, на что готова ради тех, кто мне действительно дорог.

      - Алексей Степанович… - весьма неаристократично всхлипнув, шевельнулась я.

      Невысказанную просьбу он выполнил мгновенно. Отстранился, чуть смущенно посмотрел, как если бы просил простить за излишнюю порывистость, потом перевел взгляд на Ивана, который стоял у меня за спиной.

      Обернувшись – граф был в явном замешательстве, увидела, как по лицу его помощника стекает одинокая слеза….

      Это было выше моих сил! Двое мужчин… воинов, не раз смотревших в глаза смерти….

      Для одного Георгий был едва ли не сыном, для другого….

      Какие именно чувства испытывал к моему мужу Иван, мне известно не было, но я не раз слышала, с каким почтением говорил Георгий о бывшем денщике графа Горина.

      - Вы ведь позаботитесь о нашей дочери и Владиславе? – с трудом совладав с голосом, который норовил сорваться на сип, спросила я у Алексея Степановича, пытаясь помочь и себе и им справиться с волнением.

      - Я еще ничего не решил, - качнул он головой. Когда я попыталась возразить, вновь повел головой из стороны в сторону: - Дайте мне два дня. Если обстоятельства не изменятся….

      Мы оба понимали, что вряд ли это произойдет, но… если ему было так легче….

      - Вы позволите мне прочесть письма князя Изверева? – судорожно вздохнув – меня еще слегка колотило от испытанных эмоций, спросила я, посчитав, что эту задержку можно использовать себе на пользу.

      Граф и Иван переглянулись….

      - Да, - твердо произнес Горин. – Я принесу.

      Настаивать на том, чтобы получить их немедленно, я не стала, предположив, что бумаги находятся в тайнике, раскрывать который он не хотел:

      - Хорошо, - утомленно улыбнувшись, кивнула я. – Тогда… - взгляд скользнул по полу, по листу бумаги, пытавшемуся определить мою судьбу…. На глаза вновь навернулись слезы, но на этот раз я справилась, не позволив слабости взять надо мной верх. – Я буду в саду, с дочерью, - решительно закончила я и, надеясь, что покину кабинет графа до того, как закончится моя выдержка, направилась к двери.

      Останавливать меня никто не стал….

      К лучшему….

      ***

      Решимость покинула, стоило мне только выйти из кабинета графа, но вернулась боль, которую там, стоя напротив двух мужчин, я пыталась усмирить яростью.

      Мой муж…. Отец моей дочери!

      Насколько Георгий был мне дорог, я поняла только теперь. Потеряв….

      Догадываясь, что ещё мгновение, и я разрыдаюсь от жалости к самой себе, быстрым шагом направилась в детскую. Алена была единственным человечком, способным заставить меня собраться, не упасть духом. Ради неё я вынесла тяготы пути сюда, ради неё….

      На что я ещё способна ради неё, мне только предстояло узнать.

      Забрав у Катерины накормленную и оттого довольную жизнью дочь, вышла вместе с ней в сад. Владислав, крутившийся рядом с кухней – уже успел обаять местных женщин своей непосредственностью, увидев меня в окно, догнал и, спросив разрешения, пристроился рядом.

      Разговаривать желания не было – в голове роилось множество мыслей, не давая сосредоточиться, но не прошло и получаса, как я пусть и не весело, но вполне искренне улыбалась, слушая истории из его детства.

      Был он непоседой и шкодником, но не от злости или паскудности, от озорства и нежелания предаваться унынию ни при каких обстоятельствах. А ещё он умел оценивать происходящее вокруг него с какой-то взрослой разумностью, которое редко свойственно его возрасту.

      Общение с Владиславом совершенно неожиданно для меня вернуло самообладание, позволив притушить эмоции и более здраво оценить ситуацию, признав, что выглядит она еще более драматично, чем воспринималась мною раньше.

      Подобное письмо от Ксандра – фактически, признание вины Георгия. Даже если что-то и будет сделано, то вряд ли с целью восстановить честное имя, скорее уж, найти весомые доказательства его предательства.