– Уфффрррр! ― высказалась Фенека, прижала уши и мотнула хвостом. ― Не говори потом, что не предупреждала.
– Да брось. Это же легендарная Улыбка эфемера.
– Ох, и много геморроя принесет она с собою, ― фыркнула в рифму Фенека.
Я даже икнул от удивления. Надо же: «Геморроя». Ни разу подобных слов от Ушастой не слышал. Впрочем, больше и не услышал. Разве что, когда речь об «Улыбке» заходила…
И таки оказалась права Ушастая!
И месяца не прошло, как вызвал меня Царь в кабинет. Даже здесь он являлся в виде аватары ― двухметрового роста, с громадной короной на башке, с жезлом в руке и в леопардовой шкуре, почему-то.
И вот он этим жезлом голограммным по столу ― хрясь! Звон раздался вполне реальный. Аж в башке зашумело.
– А ты, говорят, все воруешь? ― сдвинул он голограммные брови.
– Простите, начальник, я не понимаю, о чем вы…
– Сначала игры редкие где-то утянул, но я на это глаза закрыл. Притворился, что не понимаю, откуда они у такого прохвоста могли взяться.
– И ничего я не…
– Молчать! Тогда мы еще с тобой знакомы не были, но теперь ― украсть Улыбку эфемера и утаить ее от меня?
– Я не крал ничего! И вообще, знать не знаю ни о какой Улыбке!
– Правда? А это что?
На царском экране замелькали кадры, где я в кабинете с Улыбкой в обнимку танцую. И рожа у меня счастливая-я-я! Вот я балда, зачем же притащил Улыбку на работу? И ведь включал ее только за запертыми дверями, когда никого с визитом не ожидалось. Очень уж к ней привязался, она, и правда, душу исцеляла… А кто-то, значит, видеонаблюдение в моем кабинете установил. В углу царского экрана мигала иконка мессенджера. Я скосил глаза. Что там у нас? Ага, ухмыляющаяся рожа моего зама, Конюха ― фамилия у него такая. Он раньше главным программистом был, а потом, когда с хакерскими играми не справился, на понижение пошел.
Не простил, значит.
– В общем так, ― голограмма Царя уселась на стол, скрестила руки на груди, ― эту Улыбку я у тебя конфискую. А если достанешь еще парочку таких, так и быть, не стану заявлять в вирт-полицию.
– Помилуйте, где же я их достану? Мне и эта совершенно случайно попалась, честное слово!
– Молчать! ― рявкнул Царь. ― Если через неделю не будет у меня Улыбок, готовься объяснять полицаям, где спер и подпольные игры, и редкую эфемерскую штуковину. И даже не сомневайся, что объяснять придется до-о-олго!
Я печально побрел домой. К Фенеке.
Фенека меня выслушала, плавно покачивая ушами.
– Говорила же тебе! Ох и много ге…
– Помню, помню я! Скажи лучше, чего делать-то?
– Не волнуйся. Это пока так ― геморроюшка, а не геморрой. Добудем мы тебе Улыбок. Но для этого придется нам местами поменяться на время…
За Улыбками пришлось нырять в вирт. Да не просто в вирт ― а в саму Эфемерию. В самый ее краешек окунуться, как объяснила Фенека. Ушастая моя настроила необходимую программу ― очень сложную, я таких еще не видел. Я провалился внутрь Сети, стал частью глобальной системы. Проекцией самого себя стал, а Фенека моя ― наоборот, выглядела реальной котолисой.
Все вокруг было таким… Живым и неживым одновременно. С экрана компа такого не увидишь, сколько ни заглядывай. На экране можно разглядеть лишь ту часть виртуала, что создали люди. Здесь же было то, что зародилось само. И стало Эфемерией.
Здесь росли диковинные цветы и деревья, сотканные из миллиардов искрящихся капелек, словно сложенные из крохотных разноцветных кубиков. Порхали странных форм птицы ― то круглые, то треугольные, а крылья напоминали то зигзаги, то струю пламени. Даже таракан пробежал.
– Улыбку можно поймать на настоящие чувства. Я тебя приведу туда, где они обычно слетаются на вечерний свет. А ты уж постарайся ― вспомни что-то по-настоящему теплое и светлое. Такое, чтобы они заинтересовались.
Я задумался. В башку лезла всякая фигня.
Вот отец мне ремня дает. Балбесом и карасем обзывает. А братья подхватывают: Эвась-Карась!
Вот девчонка из обучающего модуля, которая мне нравилась, тоже откуда-то подхватила это «Эвась-Карась» и давай дразниться, рожи корчить. А ведь нравилась же…
А вот я в этом же модуле получаю низкий балл за тест по математике. Теперь уже все ржут: балбес, карась, Эвась…
– Стоп, стоп, стоп! ― Фенека напрыгнула на меня, едва не сбив с ног, ударила в лицо ушами. ― От твоих эманаций даже мне плохо, а Улыбки так вообще во все стороны разбегутся.
Она села на задние лапы, вздохнула.
– Неужели ничего светлого не можешь вспомнить?
Я еще раз задумался.
Ну вот разве что мама… Мама была светлая. Когда обнимала, было тепло и спокойно. Она никогда не называла меня Эвасем и уж Карасем тем более. Только ― Эваном. Или ― ласково Ваней. Помню, мы с ней в саду гуляли, такой солнечный день был…
– Мы пришли, ― прошептала Фенека. ― Не останавливайся. Держи это воспоминание. Укладывайся на землю, закрой глаза. Как подлетят, хватай парочку за хвост и зови меня!
…такой солнечный день был. Все вокруг сияло! На дереве белые пахучие цветки распустились. Настоящие. И она мне все о чем-то говорила и говорила, я слов не помню, помню лишь, какая исходила от них любовь…