Читаем Путевые впечатления. В России. Часть вторая полностью

И тогда мой хозяин придумал вот что. Зная, что моя жена кормит грудью свою дочь, он решил отнять у нее ребенка и отдать его на общую кухню, а мою жену заставить кормить щенят. Жена предлагала кормить и щенят, и ребенка, но он ответил, что от этого пострадают щенки.

Я, как обычно, вернулся домой с завода и прошел прямо к колыбели моей маленькой Катерины. Колыбель была пуста!

«Где ребенок?» — спросил я.

Жена рассказала мне все и показала щенков; они спали, насосавшись молока.

Я пошел на кухню за ребенком, вернул девочку матери и, взяв в каждую руку по щенку, размозжил им головы о стену.

На следующий день я поджег господский дом. К несчастью, огонь перекинулся на деревню, и сгорело двести домов. Меня арестовали, посадили в тюрьму и приговорили к вечной каторге как поджигателя. Вот и вся моя история: я же говорил вам, что она не будет длинной… А теперь, если вам не противно прикасаться к каторжнику, дайте мне вашу руку в награду за мой рассказ. Мне это доставит удовольствие; я был так счастлив во Франции!

Я взял его руку и от души пожал ее, хотя он и был поджигателем. Я не подал бы руки его хозяину, хотя он и был князем.

Ну вот вы и прочли это, дорогие читатели. И кто же, скажите, настоящие преступники? Помещики, управляющие, становые или те, кого отправляют на каторгу?

XXXVII. ПРОГУЛКА В ПЕТЕРГОФ

Посетив тюрьму и возвратившись к графу Кушелеву, я застал у него русского писателя, который наряду с Тургеневым и Толстым снискал благосклонное внимание молодого поколения России.

Это был Григорович, автор «Рыбаков». Мы упоминаем этот его роман, подобно тому как, рассуждая о Бальзаке, говорят об авторе «Кузена Понса»; рассуждая о Жорж Санд, говорят об авторе «Валентины», а рассуждая о Фредерике Сулье, говорят об авторе «Мемуаров дьявола».

Помимо «Рыбаков», Григорович написал пять или шесть других романов, имевших большой успех у читателей.

Он говорит по-французски, как настоящий парижанин.

Григорович нанес мне братский визит и предложил себя в полное мое распоряжение на все время моего пребывания в Санкт-Петербурге.

Само собой разумеется, я с благодарностью принял это предложение. Мы условились с графом, что всякий раз, когда Григорович задержится у него в доме допоздна, он будет ночевать в одной из отведенных мне комнат, ибо, как я уже упоминал, дом Кушелева-Безбородко находится в восьми верстах от Санкт-Петербурга.

Впрочем, следует заметить, что в России друг, остающийся в доме на ночь, не доставляет хозяевам того беспокойства, какое возникает в таких случаях во Франции, где считают себя обязанными приготовить гостю постель, включающую кушетку, пружинный матрац, тюфяк, простыни, валик в изголовье, подушку и одеяло. В России все обстоит иначе! Здесь хозяин дома, будь у него даже восемьдесят слуг, как у графа Кушелева-Безбородко, говорит своему гостю: «Уже поздно, оставайтесь у нас». Гость, поклонившись, отвечает: «Прекрасно», и дело кончено.

Хозяин более никак не занимается своим гостем. Он устроил для него ужин, лучший из возможных, напоил его бордо-лафитом, шато-икемом и шампанским, а вечером излил на него целые реки караванного чая. Он дал ему возможность слушать до часа ночи или до двух музыку, порой превосходную. Далее этого заботу о нем хозяин не простирает. Гостю самому полагается решать, как он проведет здесь ночь.

Однако следует сказать, что гость заботится об этом не больше, чем хозяин.

Когда приходит время лечь спать, он направляется в предназначенную ему комнату и оглядывает все кругом, отыскивая не кровать — ему это и в голову не приходит, ибо он знает, что кровати здесь не найти, — а диван, канапе или лавку; для него не имеет значения, мягкая эта мебель или жесткая. Если же в комнате нет дивана, канапе или лавки, он облюбовывает там какой-нибудь уголок и просит слугу принести шинель, шубу, пальто — первое, что подвернется под руку; затем он переворачивает стул, из спинки его устраивает себе изголовье, ложится на пол, натягивает на себя импровизированное одеяло и спит так до утра, пробуждаясь столь же свежим и отдохнувшим, как если бы ему довелось спать на лучшем пружинном матраце.

Такой суровый, чисто спартанский образ жизни несколько мешает утренним и вечерним гигиеническим процедурам, но два раза в неделю в вашем распоряжении паровая баня, где вы раздеваетесь догола.

Так что в тот вечер Григорович остался в доме графа, предпринял поиски канапе, обнаружил то, что искал, и расположился на ночлег.

Перед сном мы побеседовали через открытые двери, соединявшие наши комнаты, и договорились, что на следующий день совершим первую прогулку в пригороды Санкт-Петербурга. Маршрут был определен, путь туда и обратно намечен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература