Путевые записки эстет-энтомолога

Тхэн пожал плечами, загасил костёр и, взяв с земли мою пустую миску, пошёл её мыть. Я не стал ждать, когда он вернётся и усядется у погасшего костра с лицом истукана, чтобы вести переговоры с Колдуном, забрался в спальник, принял таблетку тониспада и закрыл глаза.

Этой ночью у меня страшно разболелась голова. Меня бросало то в жар, то в холод, я метался во сне, как в бреду. Экранирующая сетка, как мне казалось, раскалилась добела, сжигая на голове кожу и волосы, а электроды вольтовыми дугами испепеляли мозг. Руки сами собой тянулись к голове, и если бы не действие тониспада, чётко разграничивавшего в сознании реальность происходящего и фантасмагорию сна, возможно, в припадке боли я бы неосознанно сорвал с себя сетку. Но стоило только рукам прикоснуться к голове, как я просыпался.

Тхэн, почувствовав, что со мной творится неладное, почти не спал. Пару раз он подходил ко мне, шептал успокаивающие слова, но прикоснуться ко мне не осмелился. В конце концов он сел рядом со мной на землю и просидел весь остаток ночи не смыкая глаз.

Наутро я проснулся с тяжёлой, как с похмелья, головой. Умылся, выпил кофе и поставил палатку. Отдыхать, так отдыхать. Похоже, переутомление, накапливавшееся во мне, выплеснулось прошедшей ночью. Как на финише у стайера, отдавшего все силы дистанции. Но до моего финиша было ещё далеко… Если только головная боль не имела другой причины.

Я попросил Тхэна, чтобы он оградил палатку от нашествия насекомых, установил в ней кондиционер и выставил температуру на двадцать градусов. И, право слово, чуть не замёрз – настолько привык к одуряющей пиренской жаре.

Закуклившись в спальник, я всё утро пролежал в прохладе палатки, пытаясь дрёмой компенсировать кошмарную ночь, но уснуть так и не смог. Кофе меня взбудоражил, нормальная температура вернула ясность мысли, и я понял, что пора. Пора готовиться к встрече с млечником.

Ближе к полудню я выбрался из палатки и увидел, что Тхэн спокойно спит прямо на земле на самом солнцепёке. Чуткости его сна можно было позавидовать. Куда там мне с патентованным тониспадом! Стоило только посмотреть на Тхэна, как он тут же открыл глаза и поднял голову.

– Сахим чего-то хочет? – спросил он.

– Да. Начнём расставлять силки для млечника.

Брови Тхэна удивлённо взлетели.

– Сейчас?

– Сейчас.

– Но, сахим, жара началась. Все бабочки спят.

– Млечник не спит, – сказал я. – Да и ваши бабочки не все впадают в дневную диапаузу. Ты помнишь, когда я поймал парусника на солончаках? В полдень.

Возразить Тхэну было нечего. Он встал.

– Вьючить долгоносов? – спросил он.

– Не надо, – отмахнулся я и впервые за время экспедиции стал развязывать красный тюк. Достав из тюка рюкзак, я загрузил в него пять гильз локальной пространственной свёртки и взял лопату. – Бери рюкзак и пойдём.

Тхэн поднял рюкзак, попытался нести его за лямки и так и эдак, но по-всякому было неудобно, и тогда он, не мудрствуя, взгромоздил рюкзак на голову. Я рассмеялся и помог ему надеть рюкзак на плечи. Такой способ переноски, как и всё необычное, вызвал у Тхэна бурный восторг, и он долго по-детски счастливо похохатывал, идя за мной вдоль реки. А потом замурлыкал нехитрую песенку о том, как мы идём, как солнце светит, как река течёт, как трава растёт…

Эта песня в разных вариациях, в зависимости оттого, что видели перед собой глаза проводника, сопровождала меня всю экспедицию. Но в отличие от заунывных песен земных караванщиков её мелодия была много веселей. Оно и понятно. Как ни привычна для бедуинов пустыня, но впереди их ждал оазис с другой жизнью, и они заводили бесконечные песни на одной ноте, чтобы скоротать путь от одного оазиса до другого. Для Тхэна же вся его знойная планета была средой обитания, его оазисом с нормальной для пиренитов пятидесятиградусной температурой. И он пел от радости жизни и своего неугомонного характера.

Мы прошли километра полтора вверх по течению. Здесь, выбрав небольшой пригорок, я взошёл на него и оглянулся на палатку. Пожалуй, достаточно.

– Копай. Глубина ямы должна быть около метра. – Я воткнул лопату в землю и смерил взглядом Тхэна. – Ну, тебе по грудь.

Тхэн взял лопату и принялся её недоумённо рассматривать. Я улыбнулся, отобрал у него инструмент и показал, как нужно копать. И опять меня ждал взрыв весёлого изумления. Тхэн выхватил лопату и рьяно принялся за дело.

– Рюкзак сними! – фыркнул я.

Тхэн оказался способным учеником. Работал он как землеройный автомат, и буквально через десять минут достиг нужной глубины.

– Достаточно, – остановил я его. Похоже, Тхэн настроился прокопать Пирену насквозь. – Вылезай.

Тхэн выбрался из ямы, и я замерил её метровой гильзой пространственной свёртки. Глубоковато. Придётся земли подсыпать.

– А теперь засыпай, – приказал я, опустив гильзу в яму и держа её за верхний конец.

Глаза проводника полезли на лоб.

– Зачем? – изумился он.

– Засыпай! – рявкнул я. Гильза была тяжёлой, и держать её на весу было нелегко. – Только осторожнее…