Пути Держателей

Раны на его теле открылись, разом плюнув на гладкий пол сгустками застарелой боли и страдания. Кости звонко затрещали, а судорожная боль скрутила все до единой мышцы. Трансформация заняла не больше нескольких мгновений, но Мацусиро казалось, что он провел в недружелюбных объятьях пытки целую вечность. Позвонки его удлинились, вдоль всего хребта шкуру проткнули кинжальные шипы. Лицо юноши вытянулось, теряя последнее сходство с человеческим, клыки опустились до подбородка, зрачки глаз растворились в алой пелене. Бугры обновленных мышц уже готовы были лопнуть, когда перчатка как-то по-старчески заскрипела, навеки принимая форму его правой кисти.

Теперь возвышавшийся над Веером почти на целую голову, Киоши вскинул морду к потолку часовни, испустив полный злобы рев. Витражи лопнули брызгами, искрящимся дождем орошая камни площади.

Оставляя в плитках пола борозды от когтей, безумный джегал рванулся к противнику. Он ощущал себя в силах сокрушать целые города, и плевать хотел на то, сколь могучими считались безликие гвардейцы Трона.

Веер вновь зашептал крыльями, все быстрее и быстрее раскручивая матовые черные плоскости.

Могучая туша Киоши на огромной скорости ворвалась в пляску бритвенных полотен, неразличимую простым глазом. Казалось, Веер плетет вокруг себя веретено кокона, сквозь которое уже было не разглядеть даже его фигуры. Перед тем, как окунуться в гудящую завесу клинков, юноша на миг замер, словно прицеливаясь, и принялся бить, показывая стражу все, на что был способен.

Но Ткачи Императора не зря провели не одну эпоху, выводя породу таких, как Веер.

Страж Камня неожиданно остановился, превратившись в неподвижную статую. Единственная капля искрящейся крови поползла с гладкого фиолетового плеча. За его спиной, падая с заданной ему Веером высоты, рухнул Киоши, захлебываясь и корчась. Императорский убийца медленно повернулся к поверженному противнику, наблюдая, как Мацусиро пытается встать, поскальзываясь в реках собственной крови.

Туманная пленка застилала глаза, но юноша все равно прыгнул вперед, непослушной рукой занося перчатку. Веер поймал дерзкого тоэха на ковер скрещенных клинков, и дальше для Киоши наступила полная темнота.

Из мрака выступил сгорбленный силуэт наставника Хоэды, с печалью наблюдавшего за беспомощно распластанным на полу учеником. Его губы шевелились.

— Боль — это иллюзия, — шептал наставник, теряя резкость очертаний. — Это чувство, которое мы внушаем себе, чтобы пожалеть и оправдать собственную беспомощность. На самом деле поражение в битве безболезненно. Безболезненна боль утраты и даже смерть.

Но разум Киоши не согласился со словами призрака. Он продолжал убивать юношу, заставляя того корчиться и терять сознание, расцвечивая происходящее тысячами рвущих душу и тело оттенков.

* * *

Он пришел в себя, когда беспощадный рывок вздернул его с холодного пола.

Рана, нанесенная летающей мантой четырехрукого джегала, мгновенно открылась, как и многочисленные порезы, оставленные руками Веера. Теплая кровь побежала по спине и ногам, возвращая в реальность. Тут же накатила ломота, сковывающая правую руку. Следом пришло ощущение тяжести. К земле словно давил какой-то груз, не давая ни разогнуться, ни распрямить плечи. Казалось, что порожденное перчаткой, новое тело будто бы усохло обратно, потеряв стать и жизненные соки.

Киоши попробовал открыть глаза. Левое веко не слушалось, словно на его месте ничего не осталось, но правый глаз с хрустом разлепился, взламывая корку запекшейся крови. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить бедственность положения, и юноша обреченно закрыл его. Все было кончено. Овилла оказалась права. Бродячий парящий монолит, предвестник беды, не обманул. Скрипки Рашимото не зря пели свою скорбную песнь в душе бандита.

Железные колодки, цепко обнимая за шею и руки, тянули к полу. Их окружала искусственная мертвая зона, попав в которую любая Нить умирала мгновенно. Правая кисть была отрезана до середины предплечья, на ее месте зияла кровавая каша, венчающая безобразный обрубок. Культя кровоточила, раздираемая острыми краями металлической колодки. Цепи, опутывающие ноги, не позволяли сделать и шага.

— Я сказал, стоять!

Рев палача еще не утих, когда жгучий удар кнута обрушился на спину. Киоши вздрогнул, чудом устояв и понимая, что новорожденные шипы его позвоночника вырвали живьем.

Застонав и пытаясь выпрямиться, насколько позволяли побои и груз на плечах, он снова открыл правый глаз. Если он сейчас умрет, то при этом станет смотреть своей судьбе в лицо. Стараясь игнорировать огонь, охвативший спину, Мацусиро осмотрел зал, в котором находился.