Пути. Дороги. Встречи

Я слышал от хранителя, что потомки чуди белоглазой, живущей на Двине, Пинеге, Мезене, Печоре, в настоящее время выдают себя за сбежавших от Никонианской реформы старообрядцев. Такой камуфляж позволяет им хранить тайну своего происхождения. Заодно это давало им возможность в дореволюционное время обходиться без попов и церквей. И в советскую эпоху оставаться самими собой: не завозить в свои селения ни табак, ни водку, ни глупые пустые расхваливающие всё советское книги.

«Вот бы найти таких людей, — мечтал я. — Сколько бы они смогли мне поведать? То, чего не расскажет ни один сибирский шаман, но как их найти? Может список адресов мне оставил «пасечник» как раз для этого? — в очередной раз пришло мне в голову. — Если так, то впереди меня ждёт такая школа, о которой не может мечтать ни один ортодокс-академик. Но я, следуя совету дяди Ёши, вернувшись с Кольского полуострова, угодил в Угут. И вот заканчивается второй год моего пребывания в этой добровольной ссылке! Но зато я встретил Лисака Павловича — шамана и хранителя хантейских народных преданий, классного эзотерика и очень образованного человека. От него я услышал о роде Ворона, сказание о гибели мира и повествование о пяти великих Сибирских царствах людей белой расы! Кто бы мне поведал без него хантейскую версию о прошлом Сибири? Наверное, всё правильно, так и должно быть, — успокаивал я себя. — Наверняка, хранитель предусмотрел и такой вариант получения мною информации».

Я вспомнил, как однажды седоголовый поставил передо мной старинную матрёшку и, разобрав её до основания, показал мне на первую малюсенькую куклу.

— Видишь, отрок, это вот истина. То, что на самом деле. А это, — накрыв он её двойником большего размера, — первый уровень лжи.

Вот, второй уровень, — взял он в руки ещё одну пустотелую матрёшку. — Это третий уровень. И так все семь матрёшек. Как говорят: «истина за семью печатями». Теперь понимаешь, что собой представляют «печати» с точки зрения психологии? Это различные варианты искажения истинного. У С.Т. их обычно семь. Такого количества для обывателя вполне хватает. Он блуждает в семивариантности и не понимает, что она создана для того, чтобы морочить ему голову.

— И что же делать простому человеку с такой бедою? — спросил я тогда хранителя.

— Развивать у себя объёмное мышление. Видеть не поверхность, которую подсовывают, а весь объём. Чувствовать надо то, что внутри, а не снаружи, — снова разобрал матрёшку старый. — Вот это видеть, — показал он на первую фигурку, а не скрывающий её разрисованный камуфляж. Я показал тебе на примере матрёшки все основные уровни лжи, хотя она изображает совсем другое, — поставил хранитель на место игрушку. — Беда в том, — продолжил он, — что нас с детства учат поверхностному мышлению. Скользить сознанием по видимой плоскости проблем, не вдаваясь во внутреннее. В суть. Подобное мышление навязано С.Т. всему человечеству. И, прежде всего, политикам и современным деятелям науки. Отсюда, все наши беды. Дальше своего носа мы не видим. Те же люди, психика которых не испорчена, подвергаются шельмованию, а в науке и политике даже уничтожению. Вспомни Михайло Ломоносова. Он ведь не погиб своей смертью, так же как и Виноградов, отец русского фарфора, или Никола Тесла и другие известные, но опасные для С.Т. люди.

Та маленькая лекция хранителя врезалась в мою память. Зимой, разбирая летописи и монографии исследователей, я понял, почему серьёзные и вполне порядочные учёные не в состоянии увидеть то, что казалось бы историку должно быть ясно и понятно. Всё дело в его ущербности и однобокости.

«Да, я понял скрытое от социума прошлое пяти арийских царств. Разобрался я и с происхождением российского казачества. Но что делать с таким вот знанием? Как передать его людям? Да и поверят ли они тому, что от меня узнают?» — думал я в ту зимнюю ночь, разгуливая по спящему Угуту.

Глава 27. Посвящение

15 марта днём я почувствовал непривычный зуд правой ладони.

«Кто-то должен приехать!» — обрадовался я.

Подсознание, таким образом, всегда давало мне знать о предстоящей встрече с кем-либо. Дав своему глубинному мысленный запрос, я вскоре увидел образ Лисака Павловича Каюкова.

«Значит, надо быть готовым», — заволновался я.

Повстречав после работы директора заповедника, я сказал ему, что должен на несколько дней уехать.

— С Богом! — кивнул мне Кулешов. — Только смотри не пропади. Захвати с собой лыжи. Сломается «Буран», на них выйдешь.

Я пожал ему руку и взялся за подготовку к встрече с шаманом. Привязал на нарту некогда подаренные мне эвенками камусные лыжи, бросил на них ватный спальник и положил на него топор.

«Вроде бы всё, — решил я про себя. — С топливом всё в порядке. Нагрузился до отказа. Одежда тоже у меня добротная. На этот раз хантейская, но не хуже оленьей эвенкийской. Продуть не должно».

Я сбегал в магазин, купил всё: и к чаю, и в дорогу. А когда закончил приготовления, отправился к своим друзьям белорусам в экспедицию. И Гришу, и Федю я застал вместе с Бежаном. Все трое сидели и просматривали подшивки «Северных просторов».