Пути Господни (СИ)

Синие лампы отбрасывали синие тени. Точнее, тени отбрасывали предметы: столбы и опоры, растяжки и перила, фермы и лестницы, облагороженные сапфировым сиянием источников скудного освещения. Под стать одеждам. Странно — в синем сиянии, синие одежды приобрели землистый цвет — цвет траура.

— Карен, пошли отсюда, — техник Иван Громов, большую часть сознательной жизни проведший под синим светом ламп, среди подобных механизмов, был напуган.

И плевать, что это заметнее дымной утечки охладителя, прыща на лбу красавицы, отлетевшей шестерни… Ивана не пугали даже грядущие угрызения самолюбия и более чем вероятные насмешки товарищей. Он боялся.

Решетчатые конструкции наполнились зловещими тенями — отзвуком недоброжелательного прищура синих пугателей.

— В штаны наложил, да?

Карену — ширококостному, низколобому напарнику Карену — неизменному победителю борцовских соревнований между цехами — хорошо. Из всего существующего в мире — на Ковчеге и за толстым бортом, Карен боялся двух вещей: собственной жены — худой, в два раза меньше Карена остроносой Клавки, и… уколов. Именно уколов. При виде обнаженной иглы, надетой на шприц, а особенно струйки невысокого фонтанчика, вытесняющего остатки воздуха, Карен — борец, сваливший самого Ишвана Подгубного — легендарного короля помоста — бледнел и падал в обморок. Имей кто другой подобную слабость — несчастного давно затравили бы насмешками. С Кареном подобные вольности были чреваты.

Так как в обозримом пространстве не наблюдалось ни Клавки, ни мед персонала, Карен, на горе Ивана, был сама отвага.

— Не дрейфь, одним глазком взглянем и назад.

Успокоил, называется.

Иван сам не понимал, отчего ему так страшно.

Ну — заброшенный сектор, куда, может, с самого возведения не ступала нога человека. Так мало ли их на Ковчеге? Ну шеренга массивных дверей с круглыми окошками, отражающими зловещую черноту. Так что он дверей не видел? Ну надписи: «Шлюз перехода. Проверь герметичность». Так мало ли непонятных надписей на Ковчеге, взять хотя бы цитаты из Заветов, густо усеивающие стены…

Карен нажал кнопку, и толстая, металлическая дверь отъехала в сторону.

Ледяная волна ужаса накатила на Ивана, накатила и ушла, ибо ничего ужасного не произошло.

За дверью обнаружился узкий проход. Автоматически включившееся освещение проявило гладкие матовые стены и дверь, подобную первой, в конце.

Любой нормальный человек перед тем, как нажимать незнакомые кнопки сто раз подумает. Десять раз изучит стены на предмет скрытых инструкций. Пару раз поднимется наверх, в библиотеку. Один раз отыщет старые планы… любой, но не Карен. Дверь не была увешана шприцами, а значит — ничего страшного за ней быть не может.

— Постой, ты…

На этот раз холодная волна даже не успела накатить.

Карен ступил в проход.

***

"Жалуюсь руководству цеха на недостойное поведение Татьяны Шпильман — врачихи нашего блока. На мою законную просьбу выдать полтора литра спиртовой настойки плодов боярышника ответила отказом. Мало того, явно издеваясь, всунула мне пузырек с тридцатью миллилитрами оной настойки и велела принимать по пятнадцать капель три раза в день.

Что мне пятнадцать капель! Я — больной человек, у меня сердце!

Прошу принять меры, и главное — выдать настойку в указанном количестве, так как скоро у меня день рождения, придут гости, все — больные, как и я".

С уважением Залман Никитов, аграрий.

Лампы светили уже не так страшно. Даже эхо, вместо привычного запугивания, подталкивало их в спину.

«И-дем!»

«И-дем».

Звонкие шаги разбавляли окружающую тишину.

— Отец Щур говорил, в заброшенных секторах еретики прячутся.

И кто тянул Тимура за язык?

Синие тени мигом обросли щетиной колючек и клыков.

Настороженное ухо вычленило сотни посторонних звуков, большей частью зловещих.

Помимо воли спины согнулись, глаза все чаще поворачивались за них, за спины.

— Ты видел когда-нибудь?

— Кого?

— Еретиков!

— Ков… ков… ков… — зловеще подхватило эхо.

С каждым звуком, голова Тимура плотнее входила в плечи.

— Говорят, они высокие, здоровые, а на голове — рога! И еще хвост, и… копыта…

Продолжить Шурик не смог. До колик в животе сделалось страшно.

— И пасть красная…

Зубы Тимура вовсю отбивали знакомую дробь.

— Радж, тот, что живет во второй комнате от лестницы, рассказывал… в прошлое воскресенье родители его на казнь брали…

— Еще бы, Раджу скоро десять.

— Точно!

Невольно оба замечтались о том времени, когда станут совсем взрослыми — десятилетними мужчинами… а там рукой подать до двадцати… старость.