И какая разница — планета, страна или корабль — количество. Единство, суть — неизменна.
— Благослови и меня, Учитель!
— Благословляю.
Дурак, наивный глупец. Сто лет понадобилось, чтобы прозреть. Меряя историей — капля, чертовски мало. Меряя искалеченными судьбами…
Виноват, как же он виноват перед ними. Предками, поверившими ему, закончившими жизненный путь в топке утилизатора со сладкой надеждой на будущее. Живущими сейчас — просящим благословение, смотрящим с надеждой — мальчиком и его матерью. И самое главное — перед многими поколениями их потомков.
Знали бы они.
Впору проклинать.
— Учитель, благослови.
— Благословляю.
Упасть на колени, сейчас, перед всеми, просить, вымолить прощение… нет ему прощения.
А может… открыться, выйти к церковникам, сказать, кто он на самом деле, пожурить нерадивых детей, подкорректировать, исправить, и с начала, ведь не все потеряно!..
Не поверят. Или того хуже — обожествят.
Но вероятнее — первое.
Появись Иисус на Земле в век инквизиции, странствуй, проповедуй, твори чудеса, наводи порядок в храмах — его первого сожгли бы на костре. Может и сожгли, за тысячами жертв не заметив смерти Спасителя.
— Благослови, Учитель.
— Благословляю.
Родители строго настрого запретили спускаться в заброшенные сектора, но запретный плод, как известно, сладок.
Мальчишки натолкнулись на человека.
Мальчишки — это Тимур, Саша Гайдуковский, Андрей Гопко, Нолан и еще пара примкнувших к компании ребят из сектора химиков.
Поначалу они испугались. Но, увидев, чем занят незнакомец, осмелели.
Тимур и Саша, как самые смелые подошли ближе.
Человек плакал.
Тихо, без вздрагиваний.
Блестящие слезы стекали по худым щекам.
— Простите, простите…
Шептали искусанные в кровь губы.
Человек взглянул на детей.
— Простите меня!
***
Место аварии: реакторный отсек.
Причина: износ оборудования (трещина во втором экранирующем кожухе).
Потери людских ресурсов — 0.
Прекратили функционировать, либо получили повреждения, несовместимые с дальнейшей трудовой деятельностью — 23 раба. Отработанный материал утилизирован.
Рекомендуемая квота на детей — 5.
Боэта!
Боэта!
Рхат Лун пребывал, словно во сне.
«Великая Мать, спасибо!»
Крамольная мысль иногда закрадывалась в его голову: «Ради встречи с Боэтой, стоило оказаться на Ковчеге».
Хозяин Брайен уже несколько раз брал Рхата на собрания. Каждый раз в разное место. И каждый раз он встречал там Боэту. Забившись в самый дальний угол, они разговаривали с девушкой. Долго, пока шло собрание. В последнюю встречу, Рхат осмелел, тихонько, в темноте, он накрыл волосатую руку девушки своей ладонью. И она не отдернула.
Рхат был счастлив.
После этого он не спал всю ночь, молился, мечтал, считал дни до следующего собрания.
Никогда работа по дому не была настолько в радость. Никогда хозяева не были такими добрыми. Никогда дни не тянулись так мучительно долго…
— Ты уверенна, ты точно уверенна?
— Да, не забывай, это не впервые. Все симптомы!
Громкие голоса Хозяев вывели из полусонного состояния.
— Не очень хорошо.
— Думаешь, я не понимаю!
Ругаются?
Как они могут ругаться, когда вокруг все так хорошо! Как кто-то вообще может быть недоволен!
— Не кричи, Лизу разбудишь.
— Извини.
— Ничего, ты меня извини.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Любовь — другое дело. Конечно, любовь Хозяев совсем не такая, как у Рхата. У него она намного сильнее, чище…
— Еще раз спрошу — уверенна?
— Да, я беременна.
Беременна!
Какое счастье!
Хозяйка беременна!
Какая радостная новость!
Осмелевший Рхат, едва не ворвался к ним в спальню.
Поздравить! Все равны — сами говорили.
— Что будем делать?
— Не знаю, пока не знаю…
Непонятно.
Почему в голосах людей нет радости?
Рхат представил, как бы он радовался, узнай, что жена ждет ребенка… особенно, если жена — Боэта…
— Я… все будет хорошо, я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Чужие обычаи. Непонятные разговоры.
***
Летопись Исхода
Глава 2. часть 9
Александр Сонаролла восседал за рабочим столом в кабинете главы текстильщиков. Стопка листов серой бумаги, да механические часы на бронзовой подставке, ничто более не нарушало девственную серость стола.
Брови пастыря сошлись к переносице, да так, что образовали почти сплошную линию.
Перед Пастырем стоял докладчик, и монотонная дробь тихого голоса вплеталась в неизменный гул Ковчега.