Пути Господни (СИ)

Дал Учитель церковникам много, а хочется и побольше.

Из сборника «Устное народное творчество»

Густая струя кровавой жидкости, журча, наполняла прозрачные пластиковые бокалы.

Великий Пастырь отставил графин, поднял бокал, любуясь красками жидкости, взболтал, принюхался, сделал осторожный глоток.

— Божественно! Попробуй.

Алексей Стеценко без ухищрений взял предложенный сосуд и несколькими жадными глотками осушил наполовину.

— Ничего.

— Ничего? Ты называешь это ничего! Нектар растений, соль земли, экстракт света… — Великий Пастырь щелкнул пальцами, не находя слов, и неожиданно, во всяком случае, для Стеценко, продекламировал:

Вино не только друг — вино мудрец.

С ним разнотолкам, ересям конец.

Вино — алхимик: превращает разом

В пыль золотую жизненный свинец.

*(О. Хайям, пер. И. Тхоржевского)

— Стихи? — неожиданность вылилась в удивление, а удивление в слово.

— Стихи, — согласился Великий Пастырь. — Плебс пусть хлещет свое пиво, на все лады превознося достоинства пенных помоев. Вино — напиток избранных, хозяев этого мира!

— Не думал, что ты знаешь стихи, — Великий Пастырь первым назвал его на «ты», что означало некоторую степень редкой дружеской беседы. Как в старые времена, когда не было Великого Пастыря и члена Совета Церкви, а было два молодых священника: Авраам и Алексей. В семинарии их так и называли: «два А», молодых и амбициозных…

— С виноградников Восточного Сектора, прошлогоднее, — Великий Пастырь продолжал пить напиток маленькими глотками, смакуя каждый. — Наиболее удачное. Знаешь, на вкус вина влияет буквально все: интенсивность полива, длина светового дня, прикормка… даже сейчас не выяснили всех факторов. У меня мечта… отвести под виноградники целый сектор, более того, самих виноградарей можно выделить в отдельный цех, да цех! Пусть изучают! И через несколько лет, мы получим такое вино… — Великий Пастырь смежил веки и сделал очередной глоток.

Стеценко же залпом допил оставшееся и, пользуясь витанием друга в эмпиреях, хозяйски потянулся к графину.

— Стишки-то, небось, того парня, рифмоплета, из техников?

Великий Пастырь поморщился, словно превозносимый напиток начал отдавать уксусом.

— Одного древнего автора, земного. Сейчас так не пишут.

— Во, во, не пишут. Никак не возьму в толк, дался тебе этот сопляк. Зачем вообще было его арестовывать, мало того — доводить дело до Трибунала. Что с того, что он — техник. Мелкая сошка, ученик. Мы же не с учениками боремся. Ну сожжем его, да хоть десяток ему подобных. А толку? Только разозлим верхушку цеха. Уже сейчас у Донадье разве что слюна из рта не капает.

— Алексей, ты не глупый человек, однако мыслить масштабно, в пределах Ковчега, не способен. Именно поэтому, я сижу в кресле Великого Пастыря, а ты — напротив.

— Ну да, обиженный Стеценко потянулся за очередной порцией пьянящего напитка.

— «Просите — дано будет, молитесь — и услышаны будете, ищите — и найдете». Когда этот парень, этот, как ты говоришь, сопляк, прочитал свой опус… Я не поверил, нет, не ушам — такому везению. Воистину, мои мольбы достигли ушей Учителя. Мы искали повод, разрабатывали, как спровоцировать, создать ситуацию, а тут этот парень, не иначе ведомый напутствием Всеслышащего, сам, лично давал его нам, мне в руки. Да я был готов расцеловать его прямо на Майдане!

— И расцеловал бы. Зачем казнить-то? — устав тянуться за каждой порцией, пользуясь увлеченностью хозяина кабинета, Стеценко хозяйски придвинул графин к себе.

— Ты не понимаешь. Он — первое зерно, утренняя сирена с которой начнется новый день, новая эра. Мы осудим его, вывезем на Майдан, накалим ситуацию до невозможности, и вот тогда…

— Что тогда? — подумав, Стеценко отставил бокал, и отхлебнул прямо из горлышка. Кивнул, причмокнул, отхлебнул снова.

— Они сорвутся.

— Кто?

— Техники. Неизбежно. Словесно, или действиями. Главное — они дадут нам повод. У нас войска, власть, сила. Мы вычистим этот класс, укажем на истинное место, да так, что еще много поколений они будут бояться оторвать глаза от своих приборов.

— Не забывай, техники помогли Великому Пастырю Сонаролле прийти к власти, не забывай, как они это сделали. Что, если, как тогда… — высказал неожиданно трезвую мысль Стеценко.

Великий Пастырь залпом опрокинул в себя остатки вина в бокале.

— Не смогут! Зачем, по-твоему, я приказал прорезать дополнительные ходы.

Рука Пастыря потянулась за графином и… не нашла. Стеценко виновато смотрел на друга. В абсолютном диссонансе с глазами, рот счастливо улыбался.

***

Велико было горе истинных детей Божественного. Велико желание помочь оступившимся.

И зглянулся Учитель на истовые молитвы.

И ниспослал откровение…

Летопись Исхода

Глава 3. часть 4