Пути и Дороги. Фантастические повести

Поэт и не обернулся на голоса, намеренно внимательно рассматривая картины дальше. Пара полотен, по стилю, были портретами 18 века.То есть галерист всё же тянулся к классике. Рядом стоял стенд, сваренный из полосового железа с толстыми стеклами, за ним на чёрных подушечках, лежали монеты. Сева видел, что это настоящий антик, а не голимая подделка. По виду монеты боспорские, граммов по пятнадцать, дорогие. Он в них разбирался, сам собирал, но у него было только несколько боспорских дихалков, медяков. А серебро попадалось нечасто.

– Что, нравится? – раздался громкий голос.

Сева встал и увидел мужчину, лет сорока, коротко стриженого, с небольшой щетиной на небритых щеках. На нем были чуть вытянутые вельветовые брюки и серый льняной пиджак, с майкой в цветочек под ним, на ногах мягкие замшевые туфли. Но носков не имелось. Эдакий богемный красавец.

– Да, нравится, – негромко сказала девушка рядом с ним, – красивый.

– Лика…– посмотрел на нее мужчина, и рассмеялся, – Я- Федор. Владелец и директор галереи. Это Лика, – и он кивнул на девушку, – монеты понравились?

– Да, редкие. В Крыму медяков полно, серебряные редкость…

– Разбирается, – усмехнулся он, открывая стеллаж, – Вот, посмотри… Это я в Фанагории достал. Это в Херсонесе, – и он любовно перебирал монеты. – Ты где служил?

– В Калининграде, морская пехота.

– Ну видно. Я на Медвежьих озерах. Иди, там тебя Сеня зовет. Я покажу.

Хозяин провел Севу через проходные комнаты, где за небрежно накрытыми столами сидела богемная публика. Водка, вино, виски, шампанское, всё стояло в перемешку, и пилось также, одно за одним, иногда вместе. На бумажных тарелках лежала тонко нарезанная колбаса и сыр, хлеб в раритетных ажурных тарелках. Мимо него прошёл фотограф, и нёс отражатель, а за ним помошник ташил источник яркого света и кабель.

Ксения сидела в одном из кресел рядом с ярко-рыжей женщиной в бордовом обтягивающем платье, положившей себе ногу на ногу, и в задумчивости поигрывающей сползающей туфлей со стопы.

– Вот, Кислов пришёл. Он правда, больше НЮ снимает, – и она искоса глянула на Ксеню, но та даже не напряглась.– но красиво. Весьма.

– Сева, пошли. Сейчас нормальные снимки тебе сделают.

Он присел, и фотограф выставил свет, положил руки и ноги Севы, словно тот был куклой, наклонил голову.

– О, годится. Посиди так. Головой не тряси…– требовал фотограф.

Он начал снимать, сделал кадров десять, затем отошёл к столу и съел мандаринку.

– Ксения, а ты что, как неживая? Иди сюда, садись рядом.

Сева увидел, как вошел Федор с Ликой, и у галериста на голове был древнегреческий шлем. Кислов затянул шарф потуже на своей шее и аж подпрыгнул, увидев такое.

– Ксеня, помогай, мне надо… – жалобно забубнил фотограф.

– Чего? – сдвинула ноги и отодвинулась девушка.– Надо чего?

– Нет, не это, – и он помотал головой, – Съемка… Ахиллес и Пентесилея… Горю…Такая натура пропадает…

– Блин. Типа без нас никак? А реквизит?

– Всё есть… Переодевайтесь…– и он выложил, так скажем, древнегреческие шмотки. Почти.

– А я чего?– не очень понимая, ответил Всеволод.

– Пошли, Ахиллес, – ответила Сеня и повела его в раздевалку.

Черт, это было живописное место, более похожее на свалку или склад старых вещей. Шкафы начала века, книжные шкафы сталинского времени, пара диванов той же эпохи, но ширм не имелось. Он только осмотрелся, держа в руках хитон «Ахиллеса», некое подобие рубахи без рукавов длиной до колена.

– Раздевайся давай. Кислов- звезда, все потом тебе завидовать будут, – сказала девушка, – фото на всю жизнь.

Присела на диван к нему боком, и стала стаскивать с себя джинсы, а потом и блузу. Лифчика как он и думал, , точно не было, и на свет, вернее, полумрак подвала, выскочили немалые сиськи, с овальной формы сосками. Сеня не стала театрально закрываться руками, спокойно взяла белое платье амазонки, и одела через голову, и уже потом, придерживая подол, сняла и красные трусы.

– Помоги с застежкой, – попросила она.

Он встал сзади, видел перед своими глазами её красивую загорелую рельефную спину, и стал застегивать латунные застежки, стараясь не поцарапать Ксене кожу. Она неловко уронила браслет, и поспешно нагнулась, так что Сева коснулся её не только руками.

– Член встал? – сказала она обернувшись, – Я бы обиделась, если бы не встал. Пошли, Сева.

Сандалии были ему почти почти впору, и не мешали при ходьбе. Они встали под свет, куда попросил Кислов, перед чёрным фоном. Фотограф включил свет, и взялся за камеру. Ассистент быстро замазал тату на их руках, а у Сени и ногах гримом, и началось…

Сева с Ксеней копировали самые известные картины и скульптуры, изображавшие их героев. Особенно, как считал сам поэт, им удалась сцена, где Ахиллес смотрит на павшую амазонку, и в его яростном сердце загорается любовь.(Собственно было от чего загореться. Ксеня выбрала ужасно соблазнительную позу) В конце сессии Сева позировал в шлеме, доспехах, на зеленом фоне, для обработки жанровых сцен. Наконец, дело было сделано. Хотя даже тренированный Всеволод сильно устал, спина затекла.