Пути, которые мы избираем

Слоним не прочь иногда потрудиться и в обычных условиях, но эти «обычные» он будет сам создавать. Свою новую лабораторию в Больших Колтушах Слоним проектирует в следующем еще.

Здание представляется ему строго изолированным, чем-то вроде уединенного островка. В верхнем этаже — ряды комнат для химических и прочих работ, в нижнем — подобие природной среды. Отепленные веранды, сообщающиеся с вольерами сетчатыми ходами, станут местом обитания мелких животных, хищников, птиц и грызунов. Наблюдательные пункты науки и регистрирующие приборы, искусно спрятанные в недрах вольеров, позволяют этот зверинец изучать издалека. Обмен веществ будет записываться под открытым небом, в камерах, построенных из стекла.

К услугам каждого вида — свойственная ему привычная среда: завалы из деревьев, посевы злачных культур, стога сена и соломы, В этом мире, отгороженном от всего окружающего, царит ничем не нарушаемый покой. Здесь нет дорог, есть только тропинки…

Самый нижний этаж приспособлен для животных подземного мира. В глубоких норах, уходящих далеко за пределы здания, самопишущие приборы отмечают течение зимней и летней спячки зверей. Искусственный климат сделает возможным эти опыты разнообразить.

Трудно изучить обмен веществ у крота, когда он роет земляные ходы, или у летучих мышей — в полете, у лисицы и ласки — в пору охоты, у серны — во время бега. Над всем этим предстоит еще подумать. Надо так приспособить исследование жизненных процессов, чтобы не вставать между животным и его обычной средой. Для зайца и тушканчика исследователь, кажется, нечто подобное придумал. Механизмы будут действовать как явление природы. Кто не видел, как эти зверьки подолгу скачут впереди автомобильных фар в степи? Что, если пустить в норе замкнутую ленту огней? Не побегут ли зверьки по воле экспериментатора из края в край подземного коридора? При лесонасаждении грызуны выкапывают и поедают посаженные желуди, как искусно ни заделали бы лунку после посадки. Необходимо оградить лесоводов от вредителя. Спрашивается, как это сделать? Надо также помочь каракулеводам изучить физиологию пастьбы и многое другое, но это будет уже решаться с глазу на глаз с природой…

Глава восьмая Чувство и предчувствие

Еще один чудак!

Абрам Танхумович Пшоник был педагогом. Окончив курс естественных наук в Одессе, молодой человек увлекся психологией и стал ее пленником. Читал ли он детям курс биологии, проверял ли работы учеников — вопросы, связанные с изучением мышления и чувств, не покидали его. «Как, например, — спрашивал он себя, — идет усвоение знаний? Как они наслаиваются в мозгу? Что такое память? Где границы ассоциаций? Как эти процессы развиваются?» В психологии он ответа не нашел, и в душе у него начался разлад. Именно это привело учителя в Ленинград, в тот самый институт, где Быков приобщал к физиологии педагогов. Обстановка столичной лаборатории, камеры для выработки временных связей, о которых он так много читал, знакомство с профессором — учеником и последователем Павлова — произвели на него большое впечатление.

Свое отношение к физиологии он так объяснил Быкову:

— Я смотрю на эту науку как на средство всерьез осмыслить психологию. Меня интересует не собака с выведенным наружу протоком слюнной железы, а человек с его душевными ощущениями. Я хочу понять, как объективное преломляется в субъективном и внешний мир отражается в восприятии людей. Мы знаем, что перевоспитание достигается переменой среды, социальной направленностью и возникновением подлинных идеалов, — я хотел бы проследить эти перемены в организме так, как вы наблюдаете движение крови в сосудах, сокращения мышцы, регистрировать их на аппарате.

«Еще один чудак! — подумал Быков. — Сколько их тут бродит со своими идеями! Все они являются, отрывают от дела и требуют к себе внимания и времени».

Ученый выслушал молодого человека и сказал:

— Я должен вас огорчить. Мы так далеко еще не зашли и не скоро до этих высот доберемся. Мы скромные люди, нас занимают временные связи. Вам будет скучно у нас.

Пшоник виновато взглянул на ученого и не без волнения произнес:

— Я не предъявляю претензии к науке, это не так. Меня привела сюда необходимость, и мне ничего другого не остается, как просить вашего разрешения остаться у вас.

— Пожалуйста, — любезно предложил Быков, — я вам не помеха.

Молодой человек немного помолчал и с грустью в голосе сказал:

— Я думал, что вы поможете мне.

— Вряд ли, — последовал сочувственный ответ.

— Почему? Разве это так трудно?

— Да, нелегко. В науке все легкое уже сделано, впереди самое трудное. Нас с вами, молодой человек, интересуют разные вещи. Вам, психологу, объясни, как рождаются чувства, а меня занимают лишь их проявления и взаимосвязь. Далеко еще нам до того, чтобы как следует уразуметь законы воспитания.

Педагог был крайне огорчен, и голос его, вначале уверенный и звучный, упал до полушепота:

— Вы напрасно разочаровываете меня. Я нуждаюсь сейчас в поддержке, и вы не должны мне отказывать в ней.