Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.)

Подтянуться! Выше голову! Сейчас опять увидимся! Вон он близко, левофланговый, в синих брюках. Очки от пыли сдвинуты на лоб. Загорелый, стройный, будто ничего и не было, будто случайно попал он в эту сгорбленную серую колонну заключенных, медленно двигающихся с руками назад.

Он увидел меня, приподнял шапку и приветственно махнул рукой, за что его обложил матом ближайший конвойный. Пусть ругается, если ему хочется, а мы все равно вместе!

Сейчас еще что-нибудь придумаем! Я шла по тропинке вдоль стены.

Колона двигалась по дороге метрах в тридцати от стены. Затем она, с большим радиусом обогнув стену, стала выходить на площадь перед входом в зону. Здесь мы с Семеном были с утра. К воротам подходили со всех сторон другие колонны, постепенно заполняя площадь. Моя колонна стала забирать в сторону, огибая площадь.

Решила идти напролом мимо конвойных. Пропускали без разговоров. И тут только я поняла, что меня ведь могут принимать за жену какого-нибудь офицера, живущего в поселке. Никому даже не придет в голову мысль, что я приезжая жена заключенного. Это придало бодрость и решимость.

Мои заворачивали опять за угол стены, обходя зону кругом. Выровнялись. Андрей шел с краю в колонне.

В конце стены, с противоположной стороны, оказался еще один вход Здесь была вахта первого лагпункта.

Останавливаться было нельзя. А пройти у самой стены можно. Я же жена офицера и иду, куда мне надо, а до заключенных мне нет никакого дела!

Андрей время от времени поглядывал. Шапку снял, держал руках. Двигались к воротам. У ворот их стали пропускать по рядам синие фуражки в белых фартуках, обыскивая каждого. В колонне были и старики, и совсем еще молодые. Большинство — политические, двадцатипятилетники, как я узнала позже.

Пройдя мимо вахты, мимо конвойных, которые были всецело заняты — заключенными, я оглянулась последний раз, завернула за угол и очутилась с другой стороны знакомого управления. Солнце садилось. Стало быстро темнеть. Здесь сегодня нечего было делать.

Значит, он живой, здоровый, за этой высокой белой стеной. Сюда он приходит с работы каждый день. За стеной, по вечерам, он учится, стараясь не потерять приобретенного за три года в университете. За этими страшными рыжими башнями он молится со мной каждую ночь. Его стережет полсотни разъяренных собак, готовых каждую минуту разорвать всех этих черных, бородатых людей. Его стерегут синие фуражки с пулеметами, не считая за человека, у которого есть имя и фамилия.

У него есть номер и больше ничего.

А этот человек прошел Великую Отечественную войну, защищая Россию, отдавая ей свою кровь. Этот человек бежал в партизаны, на Родину, он не мог без нее жить. Этот человек, награжденный боевыми наградами за защиту своего Отечества, учился, чтобы потом все знания опять-таки отдавать своей стране. И этот человек, молодой, полный сил, имеет теперь номер на своей груди, десять лет лагеря и обвинен в измене Родине. Смешно!

В гостинице никого не было. Соседей тоже не было. Показалось, что я приехала очень давно. В комнате было темно. Не зажигая света, прилегла на койку и тут же заснула. Проснулась от легкого прикосновения к плечу. Кто-то наклонился.

Семен! Сон слетел.

— Ну, что?

— Пропуск отобрали, теперь, наверное, не отдадут.

— Что же теперь делать?

— Та-а, ерунда. Не отдадут — уеду отсюда, все равно и комнату не дают. Я здесь пять месяцев и все в гостинице.

— Всего пять месяцев, а уж всех знаешь!

—- Если б не ты, и не знал бы.

— Ты бесстрашный какой-то!

— Бесстрашный и добродушный, — очень просто сказал он. — Я и сам был в заключении год, и ко мне жена приезжала.

Он сидел напротив на койке. Света не зажигали.

— Это все ерунда, — продолжал он, — а вот я видел сейчас его, твоего мужа. Он убивается, чуть не плачет. Его заключенные ругают, зачем он тогда к вахте пошел. Теперь он говорит, что не только свидание, а и передачу не разрешат.

Завтра их бригада будет работать против 43 шахты, а его, наверное, в зоне оставят, не выпустят.

Помолчал. (Что-то не похоже на Андрея, чтоб он убивался.)

— Да ты не горюй. Напиши письмо, я ему передам. Не сейчас передам, а дня через два, когда уедешь.

Надо сейчас ни о чем больше не думать. Семену велела уходить, свет не зажигать. А сама разделась, легла и заснула, как убитая.

29/УШ.1951

На следующий день с утра решила идти прямо к начальнику и просить о свидании. Утро было замечательное! Настроение бодрое, даже радостное. Молодые специалисты перебирались на новую квартиру и сидели на чемоданах в ожидании машины. Скоро машина пришла, и чета распрощалась со мной и уехала.

Осталась одна. Почувствовала себя, как дома. Включила радио — прелюдия Шопена. Привела в порядок вещи. Раздобыла на кухне утюг, погладила светлое платье. Перевязала чистыми бинтами ссадины.

Теперь можно идти. По дороге в магазине, в добавление к передаче, купила топленого масла и несколько банок консервов. Свои вещи оставила в гостинице.

Сегодня надо уезжать. Поезд в Каранду отправляется по четным числам в два часа ночи. В 22 часа на станцию Новорудная шла из гаража комбината машина.