Любопытство заставило Алфи вновь пошевелить руками и ногами. Он выплюнул изо рта воду и приподнялся, чтобы получше разглядеть берег. Кто же это на стене? Машет, машет. Алфи вытянул руку над волнами, насколько сумел, и помахал в ответ. Иначе получилось бы невежливо, все равно что отказаться пожать руку взрослому или не поблагодарить за приглашение, когда приходишь к Робину домой поиграть, – только кто же это? Маленькая схематичная фигурка вдалеке, ростом не выше фаланги пальца на машущей руке Алфи, но почему-то знакомая. Или у Алфи глаза окончательно выело солью, и он ошибается? Синяя одежда, длинные волосы, бледная кожа… Алфи вдруг понял. И осознал, что хотя он всегда надеялся на нечто подобное, но по-настоящему не
– На помощь! – крикнул Алфи изо всех сил, захлебываясь соленой водой. – Помогите!
Все, край волнолома, надо настроиться и прыгнуть. Питер умел плавать, хотя… Честно? Он не входил в воду сто лет. Глупо, наверное, учитывая жизнь возле океана, но, как говорится, мы пренебрегаем возможностями, которые у нас под носом. Питер всегда гордился неким родством с волнами, однако родство это было чистой абстракцией, метафорой, вроде способа уговорить скептика заказать расшифровку звездной карты. Столкнувшись же с волнами сейчас, Питер ничего не мог с собой поделать: он боялся, что его прыжок за тем мужчиной – или ребенком, судя по всему,
Вот только ребенок… Он очень далеко, почти не разглядеть, поэтому у Питера, наверное, паранойя, но почему ребенок кажется знакомым? Особенно теперь, когда он, и без того бледный, кричит и машет руками в бледном лунном свете. Мальчик с пляжа? Да, мальчик, который нагрубил Питеру из-за кафтана! Впрочем, если хорошенько подумать, мальчик вообще-то не грубил. Он спросил, не волшебник ли Питер, что, по зрелом размышлении, совсем не похоже на грубость. По детским меркам быть волшебником круто, быть волшебником здорово. Получается, мальчик подошел к Питеру, полный невинного радостного предвкушения, а тут бац! Питер рявкнул на ребенка, даже выругался. Ох, он же до сих пор в океане, до сих пор борется. Мальчик, которого Питер успел обидеть, успел отвергнуть…
До него вдруг дошло. Он ясно понял. Понял, почему отругал ребенка, почему оттолкнул Агнес, довольно грубо и прямолинейно, когда она попыталась поцеловать Питера, и даже почему сумел достичь в жизни лишь одного: открыть крошечную гадательную кабинку на брайтонском пляже. Все ради данной минуты, предопределенной минуты. Так распорядились планеты. Питеру было
Питер сорвал с себя кафтан и неудержимо затрясся. Минутка, нужна еще минутка, чтобы настроиться на холодную воду.
«В конце все танцуют». Фраза кружилась и кружилась у Алфи в голове, как планета во тьме, как экранная заставка на мамином компьютере, как игрушка-мобиль с кроликами, висевшая над колыбелью маленького Алфи.
«В конце все танцуют».
Он не помнил названия музыкального фильма, который смотрел с Максом и Сандрой и в котором в конце все танцевали. Алфи и танца-то почти не помнил – только его наличие; помнил наличие танца, в конце. Здорово придумано, рассуждал Алфи, танцевать в конце. Почему так больше не делают? Почему все не танцуют? Счастливый финал, полная гармония, герои дружно хлопают в ладоши и смеются, даже злодеи и те, кого убили в начале истории. Только вот Алфи вновь терял силы, руки и ноги махали уже не столь яростно в попытке удержать тело над водой.
Алфи понимал – это нехорошо. Он очень молод, ему не время умирать. Как в той истории, где все сложилось бы по-другому, и Алфи стал бы раковым ребенком, и ему пришлось бы цепляться за жизнь столько, сколько нужно, чтобы повзрослеть, применить магические способности и спастись. То же самое здесь, сейчас. Пусть небо выглядит грозным, сколько хочет, и окружает Алфи со всех сторон; пусть его тело, сколько хочет, чувствует тошноту, холод и удары волн, но он должен держаться. Должен бороться столько, сколько нужно, чтобы волшебник спас Алфи и вручил ему его судьбу, провел в следующий этап жизни… Ох, в груди больно, словами не передать, до чего больно, и…
«В конце все танцуют».