Читаем Пути отхода полностью

Они пошли по осыпающимся дюнам, беспорядочно разбросанным позади широкого пляжа; Питер отметил, как хорошо видна его спутница тут, на свету, в золотых лучах низкого солнца – сколько же времени занял разговор в темной кабинке? – а отметив это, невольно разглядел, что Агнес – родом из Огайо, а не из Калифорнии – гораздо старше, чем показалось вначале. Когда Агнес возникла у гадательной кабинки, он был потрясен: неужели женщина с подобной аурой хочет с ним поговорить (ведь, положа руку на сердце, ни одна женщина не обратит внимания на мужчину с прической и одеждой, как у Питера, с его профессией и внешностью жалкого неудачника)? Вероятно, он был ослеплен солнцем и поглощен мыслями – хотя сейчас и не вспомнить, о чем, – поэтому лишь пялился и воспринимал очевидный факт красоты, без подробностей. Теперь же, адаптировавшись к присутствию Агнес, Питер заметил морщинки вокруг ее глаз, некоторую дряблость кожи на ключицах, пигментные пятна на плечах. Агнес, пожалуй, больше сорока, да-да, сорок пять или даже сорок семь. Имело ли это значение? Подразумевало ли некую странность? Омрачало ли сегодняшний идеальный день? («Она развлекается с тобой, сынок. Эта женщина повидала мир, она искушенная, понимает, кто ты; не льсти себе, будто ты ее заинтересовал».) Нет, решил Питер. Не имеет значения, пятьдесят лет Агнес, или пятьдесят девять, или семьдесят – ладно, семьдесят уже перебор, – суть в том, что так она даже красивее, пожившая и повидавшая мир, познавшая самые разные чувства. Подобное только добавляет красоты, никак не уменьшает, а отец просто злобный придурок. Пускай у Агнес морщинки от смеха, Питер успел полюбить их, как однажды он полюбит свои собственные морщинки. («Ну-ну, сынок».)

Из чувства противоречия Питер взял ее за руку. Агнес посмотрела на него с удивлением, но без отвращения, и он потянул ее вниз по галечным дюнам к сглаженному волнами песку. Отлив, оголившаяся полоска пляжа отражает небеса, и какой простор! Тут и собаки, и дети, и парочки, и семьи с полосатыми ширмами от ветра, а вон там мороженщик, парень с необычной серьгой в ухе, и Питеру вдруг почему-то захотелось, чтобы Агнес купила ему мороженое, ну разве не смешно? Они были частью этой картины, он был частью, причем не как странный предсказатель с дредами, наблюдающий за миром из кабинки, а как Питер, вьетнамки отброшены, он с искренней улыбкой скачет босиком сквозь волшебный день и держит за руку девушку – нет, женщину. Мужчина, которым Питер всегда мечтал быть. Непонятно, что мешало раньше…

Погодите, вот какой-то ребенок идет к Питеру, идет очень решительно. Разве Питер знает этого мальчика? Нет, не знает, однако мальчик приближается. Целеустремленно марширует сюда и даже на свою маму не обращает внимания, ведь зовет его наверняка мама, грустная женщина с увядшим лицом и спутанными седыми волосами, она вызвала у Питера мысли о чистящем средстве и прихватках, об электроодеяле и гадких нарукавниках, которые в детстве его заставляли надевать в бассейн… и Питер вдруг ощутил огромную жалость к женщине, хотя она его и пугала; он ни за что не хотел бы стать таким – пожалуйста, только бы не стать таким. Ах, ну да, переживать глупо, ведь Агнес, конечно же, его спасет.

– Алфи! – звала женщина, и ее голос был не менее усталым, чем кожа на лице.

Однако мальчик – Алфи – уже стоял перед Питером.

– Мама, иди сюда! – крикнул Алфи через плечо. – Я его нашел! Кажется, я нашел волшебника. – Мальчик умолк, повернулся к Питеру и посмотрел ему прямо в глаза таким взглядом, каким сам Питер в детстве никогда не смел смотреть на взрослых. – Вы же волшебник, да? – наконец спросил мальчик. – Мантия и вообще…

В небе кружили чайки, где-то визжал младенец. Питер выпустил руку Агнес, посмотрел на свой кафтан, синий с серебряными нитями, на амулеты на шее, кожаные шнурки на запястьях, разноцветные кольца на каждом пальце и… «Перебор, – подумал, – глупо». Даже смешно. Так происходило всегда. Не именно так, конечно, но… Другие знали – без труда понимали, что от них требуется, что уместно, что располагает к уважению, – а Питер вечно испытывал сомнения и плелся в хвосте. «Нелепо» – вот что сказал мальчик Алфи Питеру. «Ты выглядишь нелепо». Только это несправедливо! Ни капельки не справедливо, не может он быть нелепым. Ведь когда Питер взял за руку Агнес, она не побледнела, не вспомнила про мигрень или важную встречу. Наоборот, сжала его ладонь в ответ. Мальчик ошибается. И чего он так таращит на Питера глаза? Будто видит то, чего видеть не имеет права?

– Какой еще, к черту, волшебник! – с удивлением услышал Питер собственный голос. – Тебе что, пять лет?

Возможно, слова прозвучали злобно. Питер редко бывал злобным, по крайней мере умышленно, поэтому не разбирался в этом, однако да, наверное, его слова прозвучали злобно, потому что смотрите, смотрите на лицо Алфи. Смотрите, как Алфи бежит прочь от Питера, улепетывает со всех ног по пляжу, в гущу толпы. Смотрите на печальную, усталую маму Алфи, как она простирает руки и зовет: «Алфи, Алфи», точно заранее сдается.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее