Пути-перепутья

- Ох уж эта Жанна, с ней просто нельзя ни о чем говорить! О ней идет худая слава, и вообще она дура дурой. Ах, детка моя, с кем только нынче не приходится иметь дело! Не спорю, фигура у ней хорошая и за перчатками своими она очень следит. Только лучше бы она за чем другим следила. И заметьте, все особы такого сорта любят толковать про смерть да про кладбища. Вы лучше потом на нее поглядите. Покамест вроде все ничего. Но когда подадут пунш и выпьют по первому разу, а потом и по второму, тут она себя покажет. Начнет верещать и хихикать. Никакого понятия о приличиях. Впрочем, откуда им взяться? Она все время жила среди всякой мелкой сошки, на дороге в Тегель, там же за целый день человека не увидишь, только артиллерия мимо проезжает… А уж артиллерия… Да, вы себе и не представляете, как это все по-разному бывает. А теперь Серж подобрал ее и хочет сделать из нее что-то путное. Господи Исусе, разве из нее можно сделать что-нибудь путное, а если и можно, то не вдруг, для всего хорошего потребно время. Гляньте-ка, земляника, вот это здорово. Пошли, малютка, наберем ягод (ох, если бы еще и гнуться не надо), а уж коли нам попадется ягодка покрупней, мы ее с собой прихватим. Я тогда положу ее прямо ему в рот, то-то он обрадуется. Чтоб вы знали, он совсем как ребенок и вообще лучше всех прочих.

Лена поняла, что Изабо говорит про Балафре, и задала ей несколько вопросов, в том числе: почему у всех мужчин такие странные прозвища? Она уже об этом спрашивала, но вразумительного ответа так и не получила.

- Исусе,- сказала королева,- обычное дело, чтоб никто ни о чем не проведал, а вообще-то пустая блажь и боле ничего. Потому как, во-первых, всем на это наплевать, а если кому не наплевать, так и черт с ним. Почему черт с ним? Да потому, что это никому не мешает, никто никого не может укорить, все на одну стать, и один не лучше другого.

Лена глядела прямо перед собой и молчала.

- По правде сказать - да вы и сами увидите,- все это одна скукота. Поначалу-то вроде как в охотку, грех пожаловаться, а потом ох как все осточертеет. Годков с пятнадцати - до конфирмации, стало быть,- самая пора. И чем раньше из этого дела вылезешь, тем лучше. Денежки свои я получу, куплю себе тогда погребок, а какой - я уже знаю, и выйду я за одного вдовца - а за кого, я тоже знаю. Он согласен. Скажу вам прямо, я всегда уважала порядок и приличия, и детей я воспитаю как следует, своих ли, его ли - все едино… А вы как об этом понимаете?

Лена молчала.

- Доченька, да ты вся побледнела, неужто же ты из-за этого с ним связалась (она указала на сердце) и делаешь все из чистой любви? Ну, тогда худо, тогда пиши пропало.

Жанна шла вместе с Марго. Они нарочно пропустили первую пару вперед. Теперь они ломали березовые ветки, словно хотели сплести венок.

- Как она тебе понравилась? - спросила вдруг Марго.- Гастонова дама?

- Понравилась? Ни капельки она мне не понравилась. Только этого не хватало, чтобы такие вошли в моду! Ты погляди, как на ней сидят перчатки! И шляпка подгуляла! Как он позволяет ей ходить в таком виде? Да и дурища, должно быть, ходит и молчит.

- Нет,- сказала Марго,- она совсем не глупая, просто еще не освоилась. Смотри, как она сразу прилипла к нашей доброй толстухе, это ведь тоже не от глупости.

- Толстуха, толстуха! Про нее можешь мне не рассказывать. Она из себя бог весть что корчит, а сама никуда не годится. Не хочу ее хаять, только она вся фальшивая, фальшивая насквозь.

- Нет, Жанна, что другое, а фальшивой ее не назовешь. Кстати сказать, она тебя не раз из ямы вытаскивала. Ты знаешь, про что я.

- Ну да, вытаскивала. А почему? Потому, что сама в этой яме сидела, и еще потому, что любит изображать из себя невесть кого. Такие толстухи, они всегда злющие.

- Жанна, да ты совсем зарапортовалась. Толстые, наоборот, всегда добрые.

- Ну и пускай добрые. Но не станешь же ты спорить, что на нее и посмотреть-то - смех берет. Ну погляди, погляди, как она трюхает, ни дать ни взять утка. И застегнута доверху на все пуговицы. Думаешь - почему? Потому, что ей перед приличными людьми и показаться нельзя. Скажу прямо,- а я себя зря нахваливать не стану,- стройная фигура по нынешним временам всего важней. Мы не турки какие, прости господи. И еще одно: думаешь, почему она не захотела идти на кладбище? Скажешь, покойников боится? Как бы не так, чихать ей на покойников, просто она застегнулась на все пуговицы и подыхает от жары. А жары-то, по правде сказать, и нет никакой.

Такие разговоры велись обеими парами порознь, затем они соединились и присели на поросший мхом край канавы.

Изабо то и дело поглядывала на часы, но стрелки словно застыли.

Когда наконец часы показали половину двенадцатого, она сказала: