Пути-перепутья

Взволнованный своим рассказом, Ринекер встал, подошел к балконной двери и распахнул обе створки, словно ему стало жарко. Потом он принялся расхаживать по комнате и так, на ходу, торопливо закончил свое повествование:

- Вот, собственно говоря, и все, что я хотел сказать. Было это на пасху, мы оба провели счастливейшее лето. Стоит ли о нем рассказывать? Думаю, нет. А потом жизнь заявила о себе, житейские требования, житейская проза. Вот что нас разлучило.

Бото снова сел, и тогда Франке, занятый упорным разглаживанием собственной шляпы, спокойно сказал:

- Да, так и она мне говорила.

- Иначе быть не могло, господин Франке. Ибо Лена - я от души рад, что могу это сказать,- Лена никогда не лжет и скорее откусит себе язык, чем покривит душой. У нее двойная гордость - во-первых, она гордится, что может жить трудом своих рук, а во-вторых, что прямо все выкладывает, без обиняков и околичностей, не преувеличивая и не преуменьшая. «Мне это ни к чему, я этого не хочу»,- сколько раз она при мне так говорила. Да, у нее есть собственная воля, пожалуй, чуть больше, чем нужно, и если бы кто вознамерился ее упрекнуть, тот мог бы сказать, что она своевольна. Но она хочет лишь того, за что, как ей кажется, может нести ответственность,- и это не заблуждение, она действительно может, а такая воля, на мой взгляд, больше говорит о наличии характера, нежели чрезмерная рассудочность. Вы кивнули, я вижу, вы разделяете мое мнение, чему я искренне рад. И последнее, господин Франке: что было, то было. И если вы не можете переступить через это, не мне вас судить. Но если можете, тогда позвольте сказать, что вам достанется замечательная жена, у которой сердце там, где надо, которая высоко чтит долг, порядок и право.

- Я и сам того же мнения и - в точности как вы сказали, господин барон,- надеюсь обрести в ней замечательную жену. Соблюдать заповеди надо, их надо соблюдать все до единой, но сами по себе они не одинаковы, и кто нарушил одну из них, может оставаться хорошим человеком, а кто нарушил другую, хотя бы они стояли рядышком в катехизисе, тот человек пропащий, никуда не годится и будет исторгнут из милосердия божьего.

Бото с удивлением поглядел на Франке, будучи в нерешительности, как воспринимать эти торжественные слова. Но Гидеон Франке уже сел на своего конька, а потому не тревожился о том, какое впечатление производят на собеседника его доморощенные взгляды, и продолжал тоном, все более смахивающим на тон проповедника:

- Кто, вняв голосу слабой плоти, нарушит шестую заповедь, того можно простить, ежели он полон раскаяния и вернулся на стезю добродетели, кто же седьмую нарушит, тот не только слабости плотской подвержен, но и низости душевной исполнен, а кто крадет, и клевещет, и лжесвидетельствует, тот испорчен до мозга костей, тот есть исчадие тьмы, и нет ему спасения, ибо он подобен пашне, где семена плевелов на такой глубине залегли, что снова и снова пробьются к свету, как ни засевай пашню добрым зерном. Вот чем я жив, вот с чем встречу смертный час, вот что я постиг за дни жизни своей. Да, господин барон, чистота, порядок, честность - вот без чего нельзя обойтись, и в супружеской жизни тоже. Ибо честность все превозможет, нельзя без доверия, и без правды тоже нельзя. Что было, то было, бог тому судья. А полагай я о том иначе - ведь и такие взгляды достойны уважения, как вы и сами, господин барон, полагаете,- мне надо отойти в сторонку и не мечтать о счастье, о душевной склонности и любви. Я долго жил в Штатах. Там, как и у нас, не все то золото, что блестит, но зато там приучаешься смотреть на мир другими глазами и не всякий раз через одно стекло. Там учишься, что к спасению ведет много путей и к счастью не меньше. Да, господин барон, к богу не один путь и к счастью не один - вот что я постиг в сердце своем. Один путь хорош, и другой-не хуже. Но всякий хороший путь должен быть прямым путем, открытым солнцу, а не вести через топи и хляби и не уводить в сторону. Истина - вот что главное, и порядочность, и честность.

С этими словами Франке поднялся, и Бото любезно проводил его до дверей и подал ему руку.

- На прощанье позвольте затруднить вас просьбой, господин Франке; передайте от меня привет госпоже Дёрр, если вы с ней встречаетесь и старая дружба не прервана, а главное, мой поклон доброй старой госпоже Нимпч. Как ее подагра и прочие «болести», на которые она так часто жаловалась?

- С этим покончено.

- Как так?

- Мы похоронили ее три недели назад. Да, сегодня будет как раз три недели.

- Похоронили? Где?

- За «Роллькругом», на новом кладбище при церкви святого Иакова… Добрая была старушка. И в Лене души не чаяла. Да, господин барон, матушка Нимпч умерла. Зато госпожа Дёрр (и он рассмеялся) живехонька и, пожалуй, переживет нас всех. Когда она придет,- путь-то неблизкий,- я передам ей ваш привет и заранее представляю себе, как она обрадуется. Вы ведь хорошо ее знаете, господин барон. Да, госпожа Дёрр, госпожа Дёрр…

Гидеон Франке еще раз приподнял шляпу, и дверь за ним захлопнулась.

Глава двадцать первая