Пути-перепутья

- Ступай,- сказала она.- Ей долго не продержаться. Глянь-ка сюда (она указала на крылья носа) - вот она где, смерть-то, притаилась.

Лена ушла, но не достигла еще и площади св. Михаила, как старушка, лежавшая до того в забытьи, выпрямилась и окликнула ее: «Лена!»

- Нет Лены.

- Кто здесь?

- Это я, матушка Нимпч, я, госпожа Дёрр.

- Госпожа Дёрр? Вот это хорошо. Поближе. На скамеечку.

Фрау Дёрр, не приученная повиноваться, вся передернулась, но, будучи существом добродушным, выполнила приказание и села на скамеечку.

И смотри-ка - в ту же минуту старушка заговорила:

- Я хочу желтый гроб с голубой обивкой. Но не очень много обивки.

- Ладно, госпожа Нимпч.

- И еще я хочу лежать на новом кладбище святого Иакова, за «Роллькругом», поближе к Бритцу.

- Ладно, госпожа Нимпч.

- Я деньги-то скопила, еще в ту пору, когда могла копить. Они в верхнем ящике. Там и рубашка смертная, и кофта, и пара белых чулок с вышитой меткой. А под ними деньги.

- Ладно, госпожа Нимпч. Все будет, как вы хотите. Еще что попросите?

Но старушка, должно быть, уже не расслышала вопроса фрау Дёрр, ибо, ничего не ответив, молитвенно сложила руки, возвела глаза к небу с выражением любви и набожности и сказала:

- Боже милостивый, возьми ее под свою опеку и зачти ей все, что она сделала для меня.

- А, вы про Лену,-пробормотала фрау Дёрр себе под нос.- Бог ее не оставит, госпожа Нимпч,- сказала она старушке.- Я его хорошо знаю, да и не доводилось мне покуда видеть, чтобы такие девушки, как Лена, с таким сердцем и такими руками, пропадали зазря.

Фрау Нимпч кивнула, и милый облик дочери явственно встал перед ее глазами.

Текли минуты, и когда Лена, воротясь, постучала в дверь коридора, фрау Дёрр сидела в той же позе, на скамеечке и держала руку старой своей приятельницы. Лишь заслышав стук, она встала и отперла.

Лена все еще не могла отдышаться от быстрого бега.

- Сейчас придет… идет уже. Но фрау Дёрр только ответила:

- Уж какие там доктора,- и указала на мертвую.

Глава двадцатая

Свое первое письмо Кете, согласно уговору, отправила из Кельна, а в Берлин оно пришло на другое утро. Адрес был еще написан рукой Бото, и теперь он с довольной улыбкой и в самом радужном настроении взвешивал на руках объемистый конверт. Действительно, внутри оказались три открытки, исписанные бледным карандашом с обеих сторон и очень мало разборчивые, так что Ринекер даже вышел на балкон, чтобы как-нибудь расшифровать эти каракули.

- Ну, Кете, посмотрим, посмотрим…

И он прочел:

«Бранденбург-на-Хавеле. 8 часов утра. Дорогой Бото! Поезд стоит здесь всего три минуты, но не пропадать же им даром, на худой конец продолжу, когда поедем дальше,- что-нибудь да получится. Я еду в одном купе с молодой и очаровательной супругой банкира, мадам Залингер, урожденная Залинг, из Вены. Когда я выразила свое удивление по поводу сходства имен, она, по-австрийски акая, мне объяснила: «Захотелось слегка удлинить фамилию». Она непрерывно изрекает подобные перлы и, несмотря на существование десятилетней дочери (дочь - блондинка, мать - брюнетка), тоже едет в Шлангенбад. И тоже через Кельн, чтобы, как и я, нанести кому-то попутный визит. Девочка неплохо сложена, но плохо воспитана и, прыгая с полки на полку, успела уже сломать мою парасольку, что повергло ее мать в величайшее смущение. Станция, где мы сейчас стоим, точнее - с которой трогаемся, полна военных, среди них бранденбургские кирасиры с желтым вензелем на аксельбанте, вероятно, Николаевский полк. Очень эффектно. Были там и стрелки Тридцать пятого полка, все малорослые, на мой вкус - даже слишком, хотя дядюшка Остен и любит утверждать, что лучший стрелок - это такой, которого нельзя увидеть невооруженным глазом. На этом кончаю. Девочка (увы! увы!) опять шныряет от одного окна к другому и мешает мне писать. К тому же она непрерывно жует пирожные, такие, знаешь, куски торта с вишнями и фисташками. Жевать она начала уже между Потсдамом и Вердером. А мать не умеет с ней сладить. Нет, я была бы строже».

Бото отложил в сторону первую открытку и пытался по возможности быстро пробежать глазами вторую. Вот ее содержание: