Пути-перепутья

Когда она вернулась на прежнее место, старушка встретила ее довольной улыбкой и сказала:

- Да, Ленушка, жара жарой, но ты ведь знаешь, мои глаза привыкли к огню. А когда я его не вижу, мне сразу думается, что всему конец, что нет больше ни жизни, ни света. А страх, он все время сидит вот здесь…

И она указала на свою грудь.

- Ах, мама, чуть что, ты уже думаешь о смерти. Сколько раз так бывало, и все обходилось, слава богу…

- Да, детка, сколько раз обходилось, а один раз не обойдется. Мне уже семьдесят, любой день можно ждать… Ты распахни окно пошире, чтоб воздуху было больше, тогда и огонь будет лучше гореть. Гляди, он и не горит толком, а все чадит.

- Это из-за солнца, солнце стоит прямо над трубой.

- И дай-ка мне тех зеленых капель, что Дёрриха принесла. Хоть немножко, да помогут.

Лена послушалась, больная выпила капли, отчего ей и в самом деле будто полегчало. Опершись руками о постель, она села чуть повыше и, когда Лена сунула ей за спину еще одну подушку, спросила:

- Франке уже был сегодня?

- Был, рано утром. Он всегда заходит до работы, спрашивает.

- Очень хороший человек.

- Да, очень.

- А эти секты, они…

- …Беды большой нет. Мне думается даже, хорошие правила у него как раз от секты. Как по-твоему?

Старушка улыбнулась.

- Нет, Ленушка, хорошие правила - это от господа бога. Одному бог их дает, другому - нет. Я не верю ни в обученье, ни в воспитанье… А тебе он еще ничего не сказал?

- Сказал. Вчера вечером.

- А ты ему что ответила?

- Я согласилась выйти за него, потому что считаю его порядочным и надежным человеком, который будет заботиться не только обо мне, но и о тебе.

Старушка одобрительно кивнула.

- Но тут,- продолжала Лена,- когда я ему это ответила, он взял меня за руку и весело так говорит: значит, дело слажено? А я покачала головой и сказала, что так быстро дело не делается, что мне надо ему кой в чем признаться. Он спросил в чем, и я ему рассказала, что два раза была в связи с мужчинами, первый раз… ну, ты и сама все знаешь… и что первый мне очень нравился, а второго я очень любила и до сих пор его из головы не выкинула. Но только он, второй-то, счастливо женился, и с тех пор я его ни разу не видела, если не считать одного-едииственного разочка,- не видела и не хотела видеть. Но ему, Франке, за его хорошее отношение я хотела рассказать всю правду, потому что обманывать не приучена никого - а его и подавно…

- Господи Исусе,- заохала старушка.

- И тогда он встал и ушел к себе. Но он не рассердился, право слово, я видела, что он не рассердился. Он только не позволил мне провожать его до передней, как обычно.

Фрау Нимпч пришла в тревожное возбуждение, хотя трудно было понять, чем оно вызвано - рассказом Лены или удушьем. Скорее вторым, ибо она вдруг сказала:

- Доченька, что-то я низко лежу. Подложи-ка мне под голову молитвенник.

Лена не перечила, встала и пошла за молитвенником. Но когда она принесла его, старушка сказала:

- Не этот, не этот. Этот новый, а я хочу старый, с двумя застежками, он потолще.- И, лишь когда Лена выполнила ее просьбу, продолжала: - Я этот молитвенник еще матери своей, покойнице, подавала. Я почти девочка была, маме едва пятьдесят сравнялось, а может, и того нет, вот она так же сидела и задыхалась, а глаза - большие от страха, прямо в душу тебе смотрят. Но как я притащила ей молитвенник - он у ней был еще с конфирмации - да подложила под голову, она застыла сразу и спокойненько так уснула. Вот бы и мне так. Ах, Ленушка, Ленушка. Не смерти боюсь, помирать страшно… Так, так… Вроде и лучше.

Лена тихо плакала. Понимая, что пробил последний час доброй старушки, она послала за фрау Дёрр и велела передать, что дело очень плохо, так не придет ли фрау Дёрр к ним. Та немедля ответствовала: «Само собой, приду» - и часу в шестом заявилась с шумом и гамом, ибо соблюдать тишину, даже у постели тяжелобольного, было выше ее сил. Она так топала по комнате, что все, лежащее на камине и подле него, запрыгало и задребезжало, попутно она укоряла Дёрра, что вот его где-то черти носят, когда он так нужен, зато когда она охотно послала бы его ко всем чертям, он, как назло, торчит дома. Заодно она пожала руку матушке Нимпч и спросила Лену, давала ли она больной тех капель.

- Давала.

- По сколько?

- По пять, каждые два часа.

- Мало,- сообщила ей Дёрр и, собрав воедино все свои медицинские познания, пояснила, что, мол, две недели настаивала эти капли на солнце, и ежели их принимать сколько положено, воду всю откачает как все равно насосом. Старый Зельке, который возле Зоологического живет, раздулся, помнится, что твоя бочка, и полгода уже простыни не видел, все сидел на стуле, окна настежь, а потом четыре дня попил тех капель - и все равно как на пузырь надавили: никакой воды, огурчик огурчиком.

С этими словами энергичная особа закатила фрау Нимпч двойную порцию наперстянки.

Наблюдая бурную деятельность фрау Дёрр, Лена испытала - и не без оснований - удвоенный прилив страха, а потому накинула платок и собралась бежать за доктором. Фрау Дёрр, в обычное время ярая противница докторов, на сей раз не стала спорить.