Пути-перепутья

- Видите ли, господин барон, будь я таким счастливчиком и достанься мне такая жена, я б и на три дня не захотела с ней разлучиться.

Затем следовали упреки всем мужчинам, вместе взятым, и - почти без всякого перехода - настойчивое приглашение побывать у них в Вене. «У нас недурненький домик, час езды от Вены, и того меньше, несколько верховых коняшек и еще кухня. В Пруссии - школа, а в Вене - кухня. Лично я не знаю, что важней».

- Зато я знаю,- рассмеялась Кете,- и Бото, по-моему, тоже.

С тем они и расстались, и наша пара, после того как были отданы распоряжения касательно багажа, села в открытую коляску.

Кете откинулась на сиденье и уперлась маленькой ножкой в противоположное, на котором лежал огромный букет, последний дар шлангенбадской хозяйки в знак беспредельного восхищения очаровательной гостьей из Берлина. Кете сама взяла Бото за руку и прильнула к нему, правда всего на несколько секунд, потом снова выпрямилась и сказала, придерживая зонтиком все время сползающий с сиденья букет:

- А все же здесь чудесно, столько людей, и лодки на Шпрее, гляди, они из-за тесноты даже разминуться не могут. И совсем мало пыли. На мой взгляд, это очень хорошо, что теперь всё подряд взрывают и заливают водой. Одно скверно - длинных платьев носить нельзя. Гляди, гляди, тележка с хлебом, собака везет! Ах, как смешно! Вот только канал… По-моему, он все такой же…

- Да,- рассмеялся Бото,-он все такой же. Жаркий июль никак на нем не отразился.

Коляска ехала под молодыми деревцами. Кете сорвала листок с липы, положила его на ладонь и шлепнула, так что листок лопнул с громким треском.

- Дома мы всегда так делали. И в Шлангенбаде тоже, когда больше нечем было заняться. Мы и другие игры припомнили из детских времен. Представь себе, я очень люблю дурачиться, а ведь мне уже много лет, пора бы и угомониться.

- Что ты, Кете…

- Да, да, ты увидишь, какая я стала матрона. Ах, Бото, вот он, дощатый забор и старый пивной бар, с таким смешным и немножко неприличным названием. Господи. как мы хохотали над ним у нас в пансионе. Я думала, его уже и в помине нет. Но с эдакими штучками в Берлине не могут расставаться, они живучи. Берлинцам только подавай необычное имя, чтоб посмешней; они и рады.

Приятность встречи уступила место легкому недовольству.

- Ты совсем не изменилась, Кете.

- Разумеется, нет. А с какой стати мне меняться? Меня не затем посылали в Шлангенбад, чтобы я там менялась, во всяком случае - не затем, чтобы у меня там изменился характер и манера разговаривать. А вот изменилась ли я в другом? Поживем - увидим, cher ami, nous verrons[3].

- Станешь матроной?

Она приложила палец к его губам и откинула вуалетку, закрывавшую лицо. Но тут они въехали под Потсдамский виадук, по которому как раз мчался курьерский поезд. Все тряслось и грохотало, и лишь когда мост остался позади, Кете заговорила вновь:

- Мне всегда как-то не по себе, когда я в такие минуты оказываюсь под мостом.

- Ну, наверху тоже не лучше.

- Возможно. Все зависит от воображения. Вообще-то воображение - ужасная вещь. Ты согласен? - И она вздохнула так, будто перед ее мысленным взором внезапно возникло нечто ужасное, до самых основ потрясшее ее жизнь. Вздохнув же, продолжала: - В Англии, как мне рассказывал мистер Армстронг, мой курортный знакомый, о чем я еще доложу тебе во всех подробностях,- кстати, его жена урожденная Альвенслебен,- так к чему это я? - ах да, в Англии, рассказывал мне мистер Армстронг, покойников закапывают на глубину в пятнадцать футов. Пять или пятнадцать - это не составляет разницы, но, честное слово, во время этого рассказа я почувствовала, как clay[4]- настоящее английское слово, верно? - непомерной тяжестью давит мне на грудь. А ведь в Англии у них тяжелые почвы, глинистые…

- Ты говоришь: Армстронг… У баденских драгун был Армстронг.

- Это его двоюродный брат. Они все двоюродные, как и Селлентины. Я заранее радуюсь, что могу описать тебе его во всех мелких подробностях. Совершеннейший кавалер с подкрученными усиками, хотя это, я считаю, он делает зря. У него такой смешной вид, такие два закрученных шнурочка, а он их все подкручивает да подкручивает.

Через десять минут коляска остановилась. Бото подал жене руку и повел ее в дом. Большая дверь в коридор была обвита зеленью, на зелени красовалась чуть косо привешенная дощечка с надписью: «Добро пожаловать», правда, к сожалению, не «добро», а «дабро». Кете подняла глаза, прочла надпись и рассмеялась:

- Ай-яй-яй! Дабро! Ошибиться в таком слове! Тут уж не жди добра.

Из передней она прошла в коридор, где уже ожидали ее кухарка и горничная, обе приложились к ручке.

- Здравствуй, Берта, здравствуй, Минетта. Да, дети мои, вот я и вернулась. Ну, как вы меня находите? Заметно, что я отдыхала? - И прежде чем служанки успели ответить, чего от них, кстати, и не ждали, Кете продолжала: - Зато вы наверняка отдохнули. Особенно ты, Минетта, ты без меня здорово растолстела.

Минетта смущенно потупила взор, после чего Кете добродушно уточнила:

- Только с лица, ну и шея, конечно.

Тем временем подошел лакей.