Пути пилигримов

Было ли это творением природы или человеческих рук — трудно сказать. Неприступные отвесные скалы, на которых возвышался замок, штурмовать отказались бы все армии мира. Тем не менее искусные аркады висячих мостов, гармоничные уступы и впадины стен, следующих линиям скал, — все было пронизано архитектурной мыслью.

Мало кому из жителей горного края доводилось проникать в этот заповедный уголок, но каждый, кто был здесь, уносил с собой самые смутные и странные впечатления. Черный Замок, среди сверкающей зелени и белизны ледников, всегда хранил свою неизменную Черноту. И не было в этом символа зла или присутствия сил мрака. Как рыцарь-монах, он был вечно облачен в свои темные доспехи, чтобы в любую минуту дать отпор незваному пришельцу. Тайный обет, незримое служение нес молчаливый страж перевала…

Много легенд и сказаний витало над Черным Замком. Вот одна из них.

Конрад Слободинус, музыкант и собиратель фольклора, много лет проводил свои каникулы у своего друга, доктора Ксаверия Джозефа. Жилище Ксаверия, расположенное в горах, на окраине древнего аула Джамагат, как нельзя более соответствовало наклонностям и хозяина, и гостя.

Когда-то шумный, многолюдный аул почти полностью вымер от чумы и, охраняемый недоброй славой, оставался за пределами дорог, которыми прельщаются любопытные путешественники. Великолепие долин, раскинувших свои цветники по берегам шумных рек с ледяной водой, фруктовые сады создавали атмосферу покоя и уюта, а музыкальные вечерние концерты на террасе дома, будившие эхо в окрестных горах, венчали гармонией счастливые дни в усадьбе Ксаверия.

Но вот перипетии судьбы изменили добрые традиции. Год, другой, третий только письма связывали двух друзей, а затем и они почти прекратились. Потом пришло печальное известие от общих знакомых, что они пытались посетить доктора, но не нашли в бывшем ауле даже места его дома. По-видимому, снежная лавина смела усадьбу вместе с ее обитателем.

Таким образом, Рок расквитался с дерзким нарушителем границ проклятого Богом места. Известие о гибели старого друга потрясло Конрада, но спустя пару лет он был потрясен еще более, когда однажды ему принесли письмо от доктора. Даты отправки не было, как и даты написания. Текст был крайне лаконичен и не содержал даже намека на какие-либо объяснения. Вкратце Ксаверий писал, что обстоятельства его жизни сильно затруднились и в предвидении дальнейших осложнений он просил Конрада найти время и приехать к нему. Суеверный страх музыканта сменился стыдом. Наверняка произошла какая-то путаница. Письмо должно было быть отправлено лет семь назад, но видно пролежало где-то забытое или отложенное. Однако что-то подсказывало Конраду, что послание могло быть и недавним.

Как бы то ни было, музыкант собрался в дорогу. Посвященная в историю доктора, вместе с ним поехала его тринадцатилетняя крестница Альбина. Любовь к музыке сближала ее с Конрадом, но более всего она пленялась романтическими фантазиями Конрада.

История проклятого аула и исчезнувшего доктора захватила воображение девочки, и она ждала самых неожиданных приключений. Через неделю-другую они достигли гор и вышли на дорогу, ведущую к Джамагату.

Да, следы лавины, словно слизавшей языком лесистый склон горы, свидетельствовали о катастрофе, но в остальном все оставалось на месте — пустой аул, цветущие сады и — главное — жилище доктора. Двери оказались не заперты, но запустение и густой слой пыли явно свидетельствовали, что дом давно нежилой.

Гости решили провести здесь несколько дней и насколько возможно разъяснить судьбу хозяина. Его образ словно незримо витал в воздухе усадьбы. Конрад глядел на старые, изогнутые стволы диких яблонь, и ему вспоминалась сухая неподвижная фигура Ксаверия. Как часто в закатный час, который доктор называл священным, он выходил в сад и, садясь по-турецки под деревом, замирал в молчании. Он слушал «тишину мира» сквозь трели сверчков, замирающее пение птиц, шум горной реки…

Полностью замерев, Ксаверий мог останавливать дыхание и становился невидимым. Нет, конечно, он не исчезал из окружающего пространства, но настолько сливался с ним, что его невозможно было отличить от придорожного пенька или замшелого валуна. В узком лице сквозили черты древнего, мудрого змия.

Музыкант наклонялся над маленьким садовым прудом, осеченным плакучими ивами. В нем догорали последние краски темнеющего неба, и память являла ему тихую, медленную улыбку на лице его друга. Его глаза, внимательно смотрящие на мир, напоминали крохотные колодцы со светло-зеленой водой, долго излучали серьезность, а затем в них начинал брезжить едва заметный свет. Он нарастал и постепенно превращался в свет улыбки. Казалось, что доктор улыбался уже не одним лицом, а всем телом, всей душой, обращенной к собеседнику.

Речь Ксаверия напоминала звуки струящейся воды и стук камней друг о друга. Она заставляла слушать себя даже животных. Как часто злобно лающие собаки внезапно смолкали, услышав голос доктора, и являли полнейшую готовность ему служить.