Пути-Пучи

- Вы все так же пытайтесь угадать, куда упадет монета, только при этом очень хотите не угадать. Желание наоборот, понимаете? Только я вас прошу, чтобы не было такого – вам приходит на ум решка, а вы, желая не угадать, говорите орел. Нет, вы сначала пожелайте не угадать! Понимаете?

Саша понимал, чего ж не понять.

- Ладно, - сказал он и приготовился. – Решка.

Выпал орел.

Тест продолжался минут пятнадцать, но результат поражал – 98 процентов.

- И еще раз упс, - обреченно сказал Адамов. – Ё-моё, и за что ж это мне такое. Вот уж не ожидал.

Саше показалось, что Адамов немножечко огорчен. И еще более немножечко озадачен.

Во всяком случае, Адамов надолго задумался, что было ему несвойственно. И даже – по рассеянности, но жадно – хватил сто пятьдесят водки. Хотя вообще-то на самом деле почти и не пил, больше грозился.

Саша замер в предвыборном ожидании.

- Вот о чем я вас попрошу, - сказал Адамов, когда проснулся. – Сейчас я ничего определенного сказать не могу, мне надо… эмммм… Вы, пожалуйста, не сочтите за беспокойство, но если никаких важных дел, то прибудьте сюда, если несложно, в семь часов вечера. В девятнадцать то есть ноль-ноль. Это будет очень важно, я вам тогда скажу. А?

Саша подозрительно оглядел Адамова. Тот явно не издевался и жутко нервничал.

- Ну ладно, - сказал он. – Приду. Я и так собирался в семь. То есть в девятнадцать ноль-ноль. Приду, конечно, а что?

- Да так, ничего, ерунда всякая, - заюлил Адамов. – Очень важно, чтоб вы пришли. Кажется, у меня для вас будут новости.

- Угу. Так я пошел? – спросил Саша, вставая.

- Да-да. До свидания. До семи.

Когда он уже открыл дверь, чтобы уходить, Адамов, мучительно щурясь, сказал, снова переходя на "ты":

- Теперь-то ты хоть понимаешь, что ты просто не мог погибнуть? Тебе слишком везет, когда ты того захочешь, слишком. И тот мужик в белом пиджаке – его просто не существовало.

- Как это не существовало?

- Ох, ладно, скажу проще – его вообще не было.

- Но он был!

- Ну, конечно, был. В том-то вся и проблема!

Вечером Ендобу действительно ждал сюрприз.

 Числа миров

Из визита, который нанес я восточному соседу своему, Пейре Беззубому, барону де Сен-Горже, спесивому глупцу из тех, что более всего силой своих мышц похваляются, привез я домой человечка странного, но в беседах забавного.

Просил он называть его Висенте Рокас де Лос Дос Эрманос, а звал я его Винцент. На самом деле, имя было длиннее или вообще другое, но запомнить я не стремился. Имел хитрое лицо, полумесяцем искривленное, нос длинный и волосы черные о двух косичках, как теперь в Северных Провинциях носят; сам был смугл, взгляд имел живой, нехороший. Был также безус и безбород, так что походил то ли на шута придворного, то ли на мужеложца, но ни к тем, ни к другим себя не причислял. Называл себя бродячим метафизиком, опыты на людях ставил, но не лечил их; мечтал летать.

Принял я его сначала за иудея, но не сознался он, сказав: "Бери, господин, к востоку далее, там кровь моя". А что там к востоку от Испании, я не знаю, в науках наград не сыскал, если только речь не о военных науках, но слышал однажды, что к востоку от Испании находятся страны настолько жаркие, что простому человеку выжить там невозможно, а живут там люди черные, с рогами и козлиными лицами, а за теми странами – Преисподняя.

В другой раз не взял бы я с собой того Винцента, но не потому, что опасался нечистой силы, а просто не люблю подобострастных и наглых. Если нагл, то бейся, подобострастен – молчи. Тот же словно насмехался надо мной, изображая смирение. Однако очень скучной и тяжелой была та осень, не было вокруг меня людей, с кем бы смог разделить ужин, поэтому не убил. К тому же и дама души моей, несравненная Аэлис де Монтаньяр, существо дрянное, но воздыхательное, за месяц до того крепко повздорила с родственниками, и монахи увели ее неизвестно куда – с тех пор я ее не видел. Да еще дожди шли, страшные дожди, с  грозами, а я дождей не люблю, тяжко мне во время дождей, трупное вспоминается.

В тот вечер, о котором я хочу сейчас рассказать, сидели мы с Винцентом в зале Северного крыла, пили дурное вино, привезенное из Компьена соседом моим, Эриком Хромоногим – хитрый как дьявол, откуда-то с Севера, в счет долга хотел отдать мне, ну, да я так забрал, потому что дурной вкус у вина был, гостям не выставишь. Мясом, уже не помню каким, утоляли голод, а когда четвертый кувшин заканчивали, ударил гром за окном. Хороший был гром, даже пламя в факелах заметалось.

Вот тогда и сказал Винцент:

- Битва великая скоро будет. И думаю я, что как раз в этих местах.

И при этих словах плечами повел, словно бы в ознобе от страха смертного.

К тому времени говорили мы с ним о прошлых войнах, я сетовал на то, что войну сегодня трудно отличить от мира – не войны, а так, мелкие стычки, чтобы развеять скуку и размять члены. Жизнь проходит в суете, говорил я, прошло время великих подвигов, о которых говорят трубадуры, Винцент же со мною спорил.