Пути России (сборник)

Своей души, притягивает нежить -

И пляшет стол, и щелкает стена -

Так хлынула вся бестолочь России

В пустой сквозняк последнего царя;

Желвак От-Су, Ходынка и Цусима,

Филипп, Папюс, Гапонов ход, Азеф...

Тень Александра Третьего из гроба

Парижский вызывает некромант;

Царице примеряют от бесплодья

В Сарове чудотворные штаны.

Она, как немка, честно верит в мощи,

И в чудеса, и в преданный народ...

И вот со дна самой крестьянской гущи -

Из тех же недр, откуда Пугачов, -

Темнобородый, с оморошным взглядом -

Идет Распутин в государев дом,

Чтоб честь двора и церкви и царицы

В грязь затоптать мужицким сапогом

И до низов ославить власть цареву.

И все быстрей, все круче чертогон...

В Юсуповском дворце на Мойке - старец,

С отравленным пирожным в животе,

Простреленный, - грозит убийце пальцем:

"Феликс, Феликс! царице все скажу"...

Раздутая войною до отказа,

Россия расседается, и год

Солдатчина гуляет на просторе...

И где-то на Урале средь лесов

Латышские солдаты и мадьяры

Расстреливают царскую семью

В сумятице поспешных отступлений...

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Великий Петр был первый большевик,

Замысливший Россию перебросить

Склонениям и нравам вопреки

За сотни лет к ее грядущим далям.

Не то мясник, а может быть, ваятель,

Не в мраморе, а в мясе высекая

Он топором живую Галатею,

Кромсал ножом и шваркал лоскуты.

Строителю необходимо сручье.

Дворянство было

Опричниною, гвардией, жандармом,

И парником для ранних овощей.

Но, наскоро его стесавши, невод

Закинул Петр в морскую глубину.

Спустя сто лет иными рыбарями

На невский брег был вытащен улов.

В Петрову мрежь попался разночинец,

Оторванный от родовых корней,

Отстоенный в архивах канцелярий -

Ручной Дантон, домашний Робеспьер, -

Бесценный клад для революций сверху.

Но просвещенных принцев испугал

Неумолимый разум гильотины.

Монархия извергла из себя

Дворянский цвет при Александре Первом,

А семя разночинцев при Втором.

Не в первый раз без толка расточали

Правители созревшие плоды:

Боярский сын, долбивший при Тишайшем

Вокабулы и вирши, - при Петре

Служил царю армейским интендантом.

Отправленный в Голландию Петром

Учиться навигации, вернувшись,

Попал не в стать галантностям цариц.

Екатерининский вольтерианец

Свой праздный век в деревне пробрюзжал,

Ученики французских эмигрантов,

Детьми освобождавшие Париж,

Сгноили жизнь на каторге в Сибири...

Так шиворот на выворот текла

Из рода в род разладица правлений.

Но ныне рознь таила смысл иной:

Отвергнутый царями разночинец

Унес с собой рабочий пыл Петра

И утаенный пламень революций:

Книголюбивый Новиковский дух,

Горячку и озноб Виссариона.

От их корней пошел интеллигент.

Его мы помним слабым и гонимым,

В измятой шляпе, в сношенном пальто,

Сутулым, бледным, с рваною бородкой,

Страдающей улыбкой и в пенсне,

Прекраснодушным, честным, мягкотелым,

Оттиснутым, как точный негатив

По профилю самодержавья: шишка,

Где у того кулак, где штык - дыра,

На месте утвержденья - отрицание,

Идеи, чувства - все наоборот,

Все "под углом гражданского протеста".

Он верил в Божие небытие,

В прогресс и в конституцию, в науку,

Он утверждал (свидетель - Соловьев),

Что человек рожден от обезьяны,

А потому - нет большие любви,

Как положить свою за ближних душу.

Он был с рожденья отдан под надзор,

Посажен в крепость заперт в Шлиссельбурге,

Судим, ссылаем, вешан и казним,

По каторгам - по Ленам, да по Карам...

Почти сто лет он проносил в себе -

В сухой мякине искру Прометея,

Собой вскормил и выносил огонь.

Но пасынок, изгой самодержавья -

И кровь кровей, и кость его костей -

Он вместе с ним в циклоне революций

Размыкан был, растоптан и сожжен...

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .

Есть дух истории - безликий и глухой,

Что действует помимо нашей воли,

Что направлял топор и мысль Петра;

Что вынудил мужицкую Россию

За три столетья сделать перегон,

От берегов Балтийских до Аляски.

И тот же дух ведет большевиков

Исконными народными путями.

Грядущее - извечный сон корней:

Во время революций водоверти

Со дна времен взмывают старый ил

И новизны рыгают стариною.

Мы не вольны в наследии отцов,

И вопреки бичам идеологий

Колеса вязнут в старой колее:

Неверы очищают православье

Гоненьями и вскрытием мощей,

Большевики отстраивают стены

На цоколях разбитого Кремля,

Социалисты разлагают рати,

Чтоб год спустя опять собрать в кулак.

И белые и красные Россию

Плечом к плечу взрывают как волы -

В одном ярме - сохой междоусобья,

Москва сшивает снова лоскуты

Удельных царств, чтоб утвердить единство.

Истории потребен сгусток воль:

Партийность и программы - безразличны.

* * *

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.

Вечность лишь изредка блещет зарницами.

Время порывисто дует в лицо.

Годы несутся огромными птицами

Клочья тумана вблизи... вдалеке...

Быстро текут очертанья.

Лампу Психеи несу я в руке -

Синее пламя познанья.

В безднах скрывается новое дно.

Формы и мысли смесились.

Все мы уж умерли где-то давно...

Все мы еще не родились.

(1909)

* * *

Сердце острой радостью ужалено,

Запах трав и колокольный гул.

Чьей рукой плита моя отвалена?

Кто запор гробницы отомкнул?

Небо в перьях - высится и яснится...

Жемчуг дня... Откуда мне сие?

И стоит собор - первопричастница