Пути сообщения

– Ты не подходи ко мне лучше, а не то я на тебя донесу, что ты жизни простым людям не даешь в собственном доме.

– Да что вы, Анна Сергеевна, – заплакала Ганя. – Это же я, Ханна!

На плач выскочил из комнаты Владик, увидел, что мама плачет, не понял и тоже кинулся в юбки:

– Бабаня, бабаня, что мама плачет?

– А мамка твоя плачет, потому что папка твой – вор. Вор и преступник.

– Зачем вы так! Зачем! – закричала Ганя. – Вы же знаете, что он бы не взял!

– Здесь, может, и не брал, а там взял, им виднее, – и Анна Сергеевна хлопнула дверью в свою комнату, не давая Гане возможности ни защитить, ни оправдаться.

Больше Ганя в квартире ни с кем не здоровалась. Ходила, опустив голову, изредка на кухню и в уборную, понимая, что жизни ей тут не дадут. В этом доме, который она так любила, который ждала – они с Андрюшей так хотели жить именно здесь, вступили в кооператив и верили, что новая жизнь будет счастливой.

Все теперь было ей чуждо и тошно: и потолки, и стены, и окна, за которыми просыпается солнце, и вид на широко раскинувшуюся во все стороны Москву, и перестук колес товарных вагонов, и садом разросшиеся комнатные цветы, и большое зеркало, наполнявшее комнату воздухом и светом.

В один из дней она вышла на кухню, и дорогу ей перегородила соседка Лида, молодая и дерзкая девица – вот уж от кого Ганя поддержки не ждала. Сказала шепотом: «Я в эти слухи не верю, знайте. Если хотите поговорить – заходите. Но эти вам жизни не дадут». Ганя кивнула и разрыдалась, Лида отвела ее в комнату. А потом – по просьбе Гани – в квартиру к Нине.

Генрих выслушал Ганин сбивчивый рассказ о соседях и покачал головой:

– Уехать вам, Ханна, нужно.

– Но как я могу уехать? – плакала Ганя у Нины на плече. – Вдруг он вернется? Они же должны разобраться!

– Суд был, – хмуро сказал Генрих, подводя черту. – Уже не разобрались.

– Все равно, – уперлась Ганя. – Он вернется и будет меня искать.

– Поймите, Ханна! – закричал Генрих. – Ваш муж – враг народа. Вы – жена врага народа. Уезжайте!

– Нет, – сказала Ганя, опешив. – Какой же Андрюша враг?

– Вам придется привыкнуть к этой характеристике, – сказал Генрих.

– Гена, ты слишком жесток! – Нина выставила перед собой руку, требуя, чтобы муж замолчал.

– В общем, все, что я хочу сказать, – сказал Генрих, сбавив обороты, – что вам необходимо уехать. Я достану билеты на поезд. Уезжайте завтра.

– Нет, нет, нет, – рыдала Ганя. – Нет. Не просите. Я останусь.

– Дура! – выпалил Генрих и скрылся в кабинете.

– Гена!

Нина принесла Гане воды.

– Все будет, как ты решишь, – сказала она спокойно и четко. – Если ты считаешь, что нужно ждать, будем ждать.

Ганя кивнула.

На выходных выехали на лыжах, чтобы развеяться. Водитель за ними приехал спокойный и крепкий, Ганя всю дорогу говорила с ним о чем-то легком и бессмысленном и была очень ему благодарна за то, что он ее ни о чем не расспрашивал, только рассказывал о своем детстве, о деревне, машинах, и Ганя заслушалась: так ей не хватало этих простых, человеческих разговоров, как будто ничего не произошло и жизнь продолжается.

Однако жизнь продолжалась какая-то иная, совсем не та. Днем в контору к столу, за которым печатала на машинке Нина, подошел человек. Он попросил ее пройти за ним, и Нина пошла: у таких не спрашивали зачем.

Комната, куда он ее привел, оказалась узким проемом между двумя техническими помещениями, без окон, только лампа и вентиляционный люк.

Человек, который привел ее – обычный, ничем не примечательный, словно без лица, – закурил. Вдохнул и выдохнул, и без того душная комната наполнилась сизым дымом.

Он достал из кармана засаленный карандаш, пошуршал какой-то бумагой, этот характерный шелест ничего хорошего не обещал.

– Беккер Нина Григорьевна.

Голос неприятный – жесткий, шершавый, есть такое слово – наждак.

– Да.

– Где ты живешь, Нина Григорьевна?

Ее удивило – как он сразу перешел на «ты».

– Я живу в доме номер десять дробь двенадцать в Басманном тупике.

– Кто с тобой проживает?

– Генрих Беккер, мой муж.

– А остальные?

– Кто – остальные?

– Дуру не валяй мне.

Неожиданная грубость окатила ее, как ледяная вода из ушата.

– Мы занимаем эту площадь с мужем вдвоем.

– Ишь ты. Ну ладно. А что ты делала в квартире сорок три? Тебя часто там видели.

– Ходила в гости к подруге.

– К какой же такой подруге?

– Ханне Ильиничне Визель.

– И зачем?

– Ну… Я ходила в гости к подруге, потому что мы дружим.

– Не слишком удачная дружба.

– Не могу согласиться с вами.

– А мне и не нужно твое согласие. Знаешь, что мне от тебя нужно, Нина?

– Не знаю.

– Я тебе скажу: мне надо, чтобы ты была внимательной и рассказывала мне о своей подруге. И о друзьях твоей подруги.

– Извините, я вам не подхожу.

– Это почему еще?

– С подругой мы обсуждаем только рецепты и цены на продукты.

– Да что ты?

– Да.

– И как цены?

– Вы знаете, по-разному.

– Ну-ну. Но ты же можешь поспрашивать Ханну Ильиничну?

– О чем?

– Ну, о ее муже.

– Мы не настолько близки.

– Ну так сблизьтесь.

– Нет, простите, я не смогу вам помочь.

– Это мы посмотрим.

Он помолчал. Нина, хотя сама была курящей, вдруг закашлялась от дыма.

– Глупо с твоей стороны поспешно принимать такое решение, – давил безлицый.