Пути в незнаемое

«Всеоживленность» Вернадский перевел как «всюдность» жизни, и оба варианта сосуществуют в современной науке. Собирательный, синтезирующий ум Гумбольдта с неизбежностью должен был выйти на проблему распространенности жизни на планете после того, как он обнаружил тайнобрачных в рудниках Германии… Он видел светящийся жизнью ночной океан… Проник в глубь населенной странными птицами пещеры Гуахаро… Видел бабочек на вершине Тенерифа… Поднимался на заоблачные вершины Южной Америки, а над ним парили кондоры… Конечно же мысль о могуществе жизни, о ее способности либо адаптироваться к сложным природным вариантам, либо как-то видоизменять их, — эта мысль должна была явиться просто, естественно. Но одно правильное заключение по самой природе логики требует своего продолжения в неизвестное.

Таким неизвестным была необходимость понять, как сосуществует все живое, и Гумбольдт определенно высказался на сей счет: все живое объединено общей связью. Иначе говоря, жизнь едина. Но если так, то она должна быть едина и по происхождению, — это мое продолжение мысли Гумбольдта, но иного варианта нет.

Если все живое взаимосвязано, то — по логике — оно не просто набор видов растений и животных, — оно единое целое. Гумбольдт это первым понял и первым ввел в мировую науку понятие «сферы жизни», разумея под оной все живое на планете. «Лебенссфера» Гумбольдта — точный переводной эквивалент всем известной теперь биосферы.

Гумбольдт обладал незаурядными лингвистическими способностями и знаниями, и на первый взгляд кажется несколько странным, что он соединил немецкое «лебенс» (жизнь) с греческим «сфера». Вероятно, это произошло потому, что лингвистически однородная «биосфера», как термин, имела широкое хождение во Французской науке (в начале 1840-х годов вошла даже в толковые словари), но подразумевалась под «биосферой» не «сфера жизни», как теперь, а некие предполагаемые «глобулы», «неделимые жизни» — ее первоатомы. Уже к концу жизни Гумбольдта стало ясно, что глобул-биосфер не существует, прежний смысл термина потерял значение, и в последней четверти девятнадцатого столетия термин «биосфера» обрел современное звучание, стал обозначать планетную сферу жизни, что и сохраняется за ним по сей день (хотя есть нюансы, важные, впрочем, лишь для специалистов). Для понимания же эволюционной концепции Гумбольдта очень важно помнить, что он в числе первых (наметки были у Бюффона, у Ламарка) выделил Жизнь — наряду с лито-, атмо- и гидросферами, — как еще один всепланетный феномен.

Для окончательного же утверждения Гумбольдта в понимании жизни как всепланетной системы решающее значение сыграли антарктические экспедиции конца 30-х — начала 40-х годов, особенно экспедиции Джона Росса. О том, что Антарктика не безжизненна, Гумбольдт конечно же знал — знал о пингвинах, тюленях, китах. Гумбольдт не мог не понимать, что зверобои — ребята деловые и просто так шастать к Южному полюсу они бы не стали. И ведомо было Гумбольдту, что киты питаются не воздухом, а мелкими живыми организмами — планктоном… Все так. Однако экспедиция Росса не только открыла море Росса и Ледяной Барьер Росса, но и впервые доставила в Европу образцы плавучего и неподвижного льда. И доставила образцы грунта с арктических глубин. Образцы эти были переданы для анализа спутнику Гумбольдта по российскому путешествию Эренбергу. Эренберг опубликовал специальную работу, в которой описал более пятидесяти видов микроорганизмов, способных жить во льдах и глубинах Антарктики. Гумбольдт с восторгом пишет о работе Эренберга в первом томе «Космоса» (несколько позднее — и в третьем издании «Картин природы») и окончательно утверждается в им же предложенных понятиях («всеоживленность» и «лебенссфера»).

К числу любимцев Гумбольдта в истории науки безусловно принадлежит Уильям Гильберт, натуралист (и врач при английском дворе), опубликовавший в 1600-м году до сих пор переиздаваемую книгу (советское издание — 1956 год) «О магните, магнитных телах и о большом магните — Земле». С этой книги и начинается, собственно, столь дорогое сердцу Гумбольдта учение о магнетизме, — Гумбольдт с огромной симпатией пишет о Гильберте (а мы ему обязаны таким понятием, как «электричество» — он отделил его от магнетизма). И все-таки упущена одна существенная подробность Гумбольдтом: описывая планету, Гильберт выделил особую поверхностную зону, оболочку («одеяло», «кору»), которая формируется звездами и внутренними силами Земли и в состав которой входит живое, жизнь.

Гумбольдту наука обязана воскрешением имени Бернхарда Варениуса, рыжего веснушчатого парня, прожившего всего двадцать восемь лет, но успевшего создать великую книгу «География генеральная…» По этой книге гениальный Ньютон читал свой курс географии в течение тридцати лет и дважды переиздал ее в Англии. А прозорливый Петр Первый, между прочим, выбрал книгу Варениуса для перевода на русский — она и в нашей стране выходила дважды.