А Риттер, используя, в частности, и описания американской природы Гумбольдтом, это сделал: он ввел в науку понятие «культурная сфера», подразумевая под ней природу, в той или иной степени измененную человеком. Иначе говоря, в той комплексной оболочке, которую очертил (не назвав) Гумбольдт, Риттер выделил «слой», человеком измененный. Вытекало ли это из текстов Гумбольдта? Конечно, ибо какая же единая наука может получиться из географии растений без учета перетасовки и растений, и животных, да и людей тоже?.. И все-таки Гумбольдт почему-то не развил свою собственную логическую посылку, как бы предоставив это Риттеру. Интересен дальнейший ход этого историками науки не замеченного расхождения: мысль стала развиваться по риттерианскому, а не гумбольдтовскому пути.
Надо, впрочем, отметить, что у Риттера имелись предшественники: Бюффон и (в повторе) Георг Форстер. Резко отвергая естественное в природе, Бюффон писал: «Новая природа выйдет из наших рук. Как прекрасна эта культурная природа! Как она блестяща, как роскошен наряд ее, благодаря заботам человека!» А Форстер вторит: «Новая омоложенная природа выйдет из наших рук! Как прекрасна эта обработанная природа! Как блестяще и великолепно украсил ее труд человека!». Это еще не «культурная сфера», это общие (и второстепенные) суждения о возможности создать
Дальнейшие события разворачивались следующим образом. Близким учеником и последователем Риттера был немецкий географ Эрнст Капп, в 1844 году опубликовавший книгу «Философское землеведение». В этой книге Капп, явно используя и традиции Бюффона, и традиции Риттера, выделил
Но в историко-научном плане, в общем понимании Космоса возникла неурядица (явно не научный термин, а лучше мне подобрать не удалось).
Гумбольдт формально оказывается в проигрыше, — очень уж хороша линия, поддержанная и большинством советских ученых, казалось бы, с безупречной разумностью настаивающих на необходимости отличать измененную (разумно измененную!) человеком природу от не тронутой человеком природы… Сразу же после второй мировой войны в географической литературе стали с особой настойчивостью публиковаться суждения о «культурных ландшафтах», «измененных ландшафтах», «антропогенных ландшафтах» и даже «социалистических преобразованных ландшафтах»… В суждениях подобного рода были некоторые социологические издержки, но разве можно всерьез не усматривать разницы между нетронутой тайгой и пшеничным полем у южной окраины тайги?.. В одном случае — «природный ландшафт», в другом — «культурный». Различия между ними бесспорны, и практически необходимо их размежевать: здравый смысл, многократно осмеянный, в данном случает не противоречит самой строгой теории. Но Риттер и его единомышленники в
Почему же то же самое не проделал Гумбольдт, автор «манифестов», в которых природа и человечество едины не как крестьянин и поле («культурный ландшафт»), а планетарно едины?
Вероятно, исчерпывающе точный ответ на этот вопрос просто невозможен. Но поскольку мне понятнее сдержанность Гумбольдта, чем свободный полет мысли Риттера, поразмыслить об этом стоит.