Пути в незнаемое

В самом деле, почему? Ведь такая температура вовсе не входила в обязательные условия эксперимента.

Для того чтобы объяснить почему, я должен был бы долго-долго рассказывать об Одессе 20-х годов, о том, как мы тогда учились, учили и работали, о том, что дров почти не было и в моей лаборатории ртутный столб всю зиму не подымался выше восьми градусов. И тем не менее, хотя было холодно, голодно, не хватало приборов и реактивов, мы не чувствовали себя обездоленными…

Литературная Одесса тех лет хорошо известна по мемуарам. Об Одессе научной воспоминаний почти нет. А между тем и в этом кругу жизнь шла весьма задорная и оживленная.

Тут я вынужден попросить извинения у читателя за то, что мне неизбежно придется ссылаться на себя, на свой собственный опыт. Меньше всего мне хочется быть назидательным. Однако, мне кажется, из истории одной судьбы, судьбы ученого, чья научная молодость пришлась на годы революции, можно сделать некоторые выводы, имеющие общий интерес.

Начну я издалека, с ранней юности, опять-таки с Одессы, с тех лет, когда я учился в реальном училище святого Павла. Я не помню, чтобы когда-нибудь сидел дома над уроками; для уроков отводились переменки. Нет, нет, я был самым обыкновенным мальчиком, может быть способным, но не больше того. Просто на уроки как-то жалко было тратить свободное время. Я занимался математикой, возился с реактивами, делал количественный и качественный анализ, подолгу просиживал в городской химической лаборатории.

Учиться было совсем нетрудно. Сейчас я смотрю на молодежь (у меня нет детей, но много друзей, у которых дети) и думаю: не чересчур ли мы нафаршировываем их всяческими — нужными и ненужными, — знаниями, не лишаем ли мы их свободы выбора? Им же просто физически некогда оглянуться вокруг, успеть над чем-то задуматься; не пресекаем ли мы с ранних лет их творческое развитие?

Я помню, что еще учеником принял участие в конкурсе на решение одной задачи, относящейся к кубическим уравнениям. Задачу эту предложил киевский профессор Синцов. Тогда она казалась довольно сложной; сейчас, вероятно, она считается совсем элементарной, не могу судить: я этим вопросом позже не занимался, а с той поры прошло 57 лет. Конкурс этот объявил журнал «Вестник опытной физики и элементарной математики». Редактором его был известный геометр Веньямин Федорович Каган. Он же был одним из научных руководителей издательства «Матезис». В свое время оно играло добрую, просветительскую роль, начав первым в России переводить на русский язык иностранную научную литературу по математике, физике, химии, отчасти биологии. Так вот, я принял участие в конкурсе, решил задачу элементарным путем и даже получил премию — ею служили книги издательства общей стоимостью в десять рублей. Очень скромная премия, но… как приятно было получить ее мальчику наравне со взрослым участником! Сознаюсь, этот незначительный эпизод очень способствовал моему самоутверждению. Учись я сейчас, нашел ли бы я время сидеть и думать над посторонней, не школьной задачкой?

Я несколько отвлекся в сторону, но этот вопрос — вопрос разумного обучения — волнует меня бесконечно.

Я окончил училище, сдал дополнительный экзамен по латыни, чтобы иметь право на поступление в университет, и уехал в Страсбург (он был тогда немецким городом). Там в это время работал совершенно замечательный человек, выдающийся русский физик Леонид Исаакович Мандельштам.

Вообще-то говоря, кто-кто, а ученые в наш век не могут пожаловаться на недостаток к себе внимания. Книг о науке выходит масса. Чаще всего в этих книгах на первый план выдвигаются проблемы чисто научные. Иногда, впрочем, попадаются книги, посвященные отдельным ученым, — тогда это узкие биографии. Но я мечтаю об иной литературе. Мне хочется, чтобы родились наконец книги, где подлинная драматическая история той или иной области науки тесно переплелась бы с образами ее творцов. Книги, где будет живо запечатлен процесс создания целой научной школы, где будут раскрыты человеческие аспекты в науке, духовные, идейные взаимосвязи и взаимозависимости, где читателю будет предоставлена возможность проследить за этическим воздействием на формирование традиций ее великих основоположников — традиций, которыми сейчас гордится советская наука.

Один из таких основоположников — Мандельштам. Он стоял у истоков советской физики. Иоффе и Мандельштам — эти два человека создали две самые большие школы, которые прославили советскую физику.

Мне едва исполнилось семнадцать лет, когда я близко познакомился с Мандельштамом. Встреча с ним оказала огромное влияние на всю мою жизнь в науке, хотя судьба моя сложилась так, что я никогда не имел счастья быть его прямым учеником и так и не стал чистым физиком, как мечтал в юности.