Пути в незнаемое

25 лет назад историк, ныне академик Милица Васильевна Нечкина пришла к выводу, что и третий брат, Константин Перцов, чиновник особых поручений при казанском губернаторе, посылал в 1862 году в Лондон подробное описание крестьянских волнений. Есть «подозрение» и на других членов этой замечательной семьи…

После событий 1861 года Перцовы вряд ли продолжали нелегальную деятельность.

Многие из вчерашних помощников Герцена, Чернышевского сочли борьбу бесплодной, ушли в другие сферы деятельности. Что-то в этом роде, видно, произошло с Владимиром Петровичем Перцовым. Лет десять спустя никто бы не заподозрил в постоянном сотруднике умеренных славянофильских журналов, отставном статском советнике бывшего герценовского корреспондента, ошеломлявшего власть угрозой «топора»… Но Владимир Перцов, уйдя со службы, был в расцвете сил — ему не было и сорока. Для Эраста Перцова все было куда сложнее и тяжелее… Ему уж под шестьдесят, и жизнь, конечно, не удалась. Было в этой жизни две кульминации, два высших подъема, подъема сил, духа, таланта. В первый раз — в тридцать лет, когда Пушкин находил в нем талант, хвалил «стихотворные шалости», гостил в Казани… Во второй раз — тридцать лет спустя, когда он беседовал с Герценом, добывал для него сокровенные тайны власти, которую ненавидел; когда сочинял свои замечательные записки…

Я еще раз перелистываю, читаю эти записки, пятьдесят шесть лет пролежавшие в тайниках III отделения. Жаль, что они мало известны. Журнал, в котором они появились в 1926 году, давно стал библиографической редкостью.

Жаль, потому что записки написаны талантливо и, если бы вышли, принесли бы автору заслуженную политическую и литературную славу.

В первый раз — в молодости — лучшие годы Эраста Перцова завершились доносом. И во второй раз — донос и арест… Его, правда, выпускают, но третьему взлету, он знал, не бывать. Впрочем, мы почти ничего не знаем о последних годах Эраста Перцова. И о его самоубийстве, в 1873 году, шестидесяти девяти лет от роду.

Как-то зимним днем автор этого рассказа оказался в Молочном переулке, одном из старинных московских переулков. Здесь в маленьком домике живет семья Перцовых. Екатерина Михайловна Перцова, ее сын художник Владимир Валериевич, прямой правнук Владимира Петровича… Пока мы беседовали, жена художника, Татьяна Владимировна, возилась с маленьким Владимиром Владимировичем, чей прапрадед 106 лет назад копировал для Герцена секретные циркуляры и царские резолюции.

Мы долго разговаривали в тот вечер. Я рассказывал про Владимира Петровича Перцова, слушал рассказы о нем моих собеседников. А с большого портрета на стене смотрел на нас молодой человек с лицом тонким и насмешливым, в черном чиновничьем облачении, как полагалось в конце царствования Николая. «Вот, — сказала Екатерина Михайловна, — и сам Владимир Петрович…» Вслед за тем она положила передо мною маленькую фотографию: «Эраст Петрович…»

Эпилог

Шесть рассказов о «Колоколе» — малая часть того, что уже известно или когда-либо еще будет рассказано о нем.

Отважные люди тайком помогали Герцену и Огареву, лондонской вольной печати. Никто этих отважных людей не принуждал, у них была полная возможность свободного выбора. Они выбрали и тем доказали, что они действительно свободные люди.

Герцен и Огарев очень дорожили теми крупицами внутренней свободы, которые человек в борьбе завоевывает сам для себя. Французским революционерам принадлежит афоризм: «Для победы республики надо, чтобы еще при монархии родилось несколько тысяч республиканцев». Для русской свободы, думал Герцен, необходимо побольше свободных людей еще при деспотизме. «Нельзя людей силою освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены изнутри».

Кто были главные действующие лица наших шести рассказов?

Литератор-ученый Анненков, братья Перцовы, чиновник и журналист, рано умерший студент Раевский, «господин Вендт» и еще несколько неизвестных корреспондентов Герцена и Огарева. Важно, что большая часть героев — люди обыкновенные, отнюдь не награжденные каким-то исключительным даром. Но если свойство — быть свободным при отсутствии свободы — перестает быть уделом нескольких избранных, значит, свобода «привилась», значит, может расцвести и дать плоды.

Т. Немчук Экономист и математика

1

Начало

Очень много лет назад, 6 июля 1863 года, в знаменитом сейчас письме, содержащем формулировку теории общественного воспроизводства, Маркс писал Энгельсу:

«Мне теперь по необходимости приходится по 10 часов в день заниматься политической экономией. В свободное время занимаюсь дифференциальным и интегральным исчислением». Разумеется, в этом пристальном внимании к высшей математике не было никакой прямой надобности. В «Капитале» нет ни производных, ни интегралов. Скорее тут было интуитивное предвидение, что «математический образ мыслей» сделается со временем необходимейшим орудием экономиста.