Пути в незнаемое

Говоря языком математиков-экономистов, беда была в том, что вышестоящие органы пытались проникнуть внутрь «элементарного технологического процесса», планировать непланируемое, управлять тем, что в управлении не нуждается. Словом, хотели заставить электрон бегать по траектории. В централизованном порядке старались решить, что и когда сеять колхозникам, насколько должен быть перевыполнен годовой план завода, к каким итогам приведет дискуссия ученых. Это очень походило на введение системы Станиславского, описанное в мемуарах А. Коонен:

«Первое время занятия шли за столом. Константин Сергеевич диктовал, а мы старательно записывали условные обозначения различных эмоций и внутренних состояний. Чего тут только не было! Длинное тире, например, обозначало сценическую апатию, крест — творческое состояние, стрелка, идущая вверх, — переход от апатии к творческому состоянию… Таких знаков — тире, многоточий, палочек, диезов и бемолей — было великое множество…

В разметку роли теперь он тоже стал вводить систему. Текст пестрил значками. Этот кропотливый разбор, уводя меня куда-то в сторону от роли, пугал меня. Я чувствовала, что во мне гаснет творческое состояние. Иногда, чтобы отвлечь Константина Сергеевича от системы, я начинала рассказывать ему, как, по-моему, должна вести себя Верочка в тот или иной момент. Когда он отзывался на эту мою маленькую хитрость, работа шла веселей. Но удавалось это далеко не всегда…»

Тут замечательно схвачена главная черта такой преувеличенной систематичности: настоящая деятельность совершается в этих условиях как бы втихомолку, незаконно. И, что самое печальное, исчезает «творческое состояние» работника — главный источник интеллектуального и материального богатства страны…

Являются ли эти затруднения доводом против самой идеи государственного планирования? Нет, конечно. Когда мы, первыми в мире, стали применять планирование в общегосударственном масштабе, многим зарубежным экономистам казалось, что это не единственно возможный способ действий. Теперь, полвека спустя, на земле уже нет социальной системы, где бы экономика могла регулироваться автоматически, без помощи государственной власти. Государственное планирование теперь существует и в социалистических странах, и в странах третьего мира, и в странах капитализма. Идея государственного регулирования экономики стала универсальной.

«Ты пойми, — сказал мне в частной беседе приятель-экономист, — весь секрет современного руководства хозяйством страны в том, чтоб научиться сочетать саморегулирование в масштабах отдельных предприятий с централизованным воздействием в масштабах государства. Когда человек только выучился ездить на велосипеде, он сжимает руль изо всех сил. Потом он мало-помалу начинает ощущать, что в этом двухколесном устройстве есть громадный запас устойчивости, что руль нужно держать свободно, без напряжения. С этого момента человек начинает себя чувствовать в седле спокойно и уверенно. Теперь он сможет ездить по самым трудным дорогам». Именно в этом, в уточнении основополагающих понятий экономической науки, состоит главная ценность математического образа мыслей. И дальнейшие успехи математической экономии зависят не столько от количества и качества применяемых электронных машин либо от изощренности математического аппарата, сколько от готовности экономистов придать своим главным концепциям больше определенности, строгости.

«Успехи математической физики вызвали у социологов чувство ревности к силе ее методов — чувство, которое едва ли сопровождалось отчетливым пониманием истоков этой силы. Развитию естественных наук сопутствовало широкое применение математического аппарата, ставшее модным и в общественных науках. Подобно тому, как некоторые отсталые народы заимствовали у Запада его обезличенные, лишенные национальных примет одежды и парламентские формы, смутно веря, будто эти магические облачения и обряды смогут их сразу приблизить к современной культуре и технике, так и экономисты принялись облачать свои весьма неточные идеи в строгие формулы дифференциального и интегрального исчислений. Поступая таким образом, они явно обнаруживают свою недальновидность».

Эти «жестокие» слова принадлежат одному из виднейших математиков нашего времени, «отцу кибернетики» Норберту Винеру. Его предостережение звучит сейчас чрезвычайно своевременно. Ведь математическая экономия сделалась модной, и потому явились легионы охотников, которые стараются нарядить свои обветшавшие идеи в математические одежды.

Наше государство, бывшее прежде великой державой лишь благодаря размерам территории и многочисленности населявших ее народов, сделалось сейчас одной из величайших промышленных стран мира. Это произошло так быстро, что мы еще, может быть, не успели осознать особенности своего нового положения. В наших экономических представлениях, дискуссиях, понятиях еще не всегда есть та широта и масштабность, которые соответствуют реальности экономической жизни СССР.