Пути в незнаемое

Эта рекомендация «органиков» бесспорна. В доказательство того, что «хороший хозяин и без отравления почвы химией» может получать из года в год завидные урожаи, они приводят примеры — поля, где на гектар вносилось до 40 тонн навоза. Агрохимики в ответ лишь пожимали плечами: ни одна страна в мире не может дать своим полям такую норму.

Как компромиссный вариант было предложено перемешивать «органику» с «неорганикой», то есть почву, торф или навоз с минеральными солями, и смесь эту вносить на поля. Компромиссным вариантам свойственно обаяние практичности и умудренной осторожности. Возможно, именно поэтому органо-минеральные компосты получили широкое распространение.

Однако с агрохимиками никогда не удавалось договориться по-хорошему. Цифры всегда им были дороже добрых отношений. На сближение с агробиологами через компосты они не пошли и компостов не признали. Это было им свойственно. «Минеральные агрохимики» не признавали авторитетов даже «во времена, когда заклятья еще помогали» (братья Гримм).

Агрохимики не признавали навозно-земляных компостов. За рубежом органо-минеральные удобрения продаются в виде пакетиков, перевязанных ленточками, и применяются в основном для выращивания цветов и других привилегированных садово-огородных культур. У нас же они предназначались для удобрения больших площадей в колхозах.

Агрохимики возмущались:

— Скальпировать ночву на огромных участках, чтобы смешать ее с минеральными солями, — какая нелепость! Компосты — такое же распространенное и такое же необоснованное средство оказания помощи росту растения, как бритье головы — средство для поддержания густоты редеющих волос. Хотя бритье никого не спасло от облысения, средство это пользуется всемирным авторитетом.

Вся питательная ценность компоста заключена в минеральных солях. Зачем же к ним что-то добавлять?

И агрохимики доказали, что компостирование не только не повышает питательной ценности минеральных солей, но даже понижает ее.

Старая головоломка

Вот теперь, напомнив в общих чертах историю вопроса, можно перейти к ее неожиданному продолжению, которое связано с работами профессора Федора Васильевича Турчина.

На Долгопрудной застать его мне не удалось. Не видел я его и в последующие несколько месяцев. Все это время он был в заграничных командировках, а редкие дни в Москве отдавал лаборатории, семье, главкам.

Встреча наша состоялась в зале Научного института удобрений и инсектофунгицидов имени Я. В. Самойлова, где заседал ученый совет. Сам этот зал, круглый, с крутым амфитеатром скамей, и обстановка напряженного внимания напомнили мне знаменитые диспуты агрохимиков с агробиологами в Химическом корпусе Тимирязевки. Тем более что среди присутствующих я увидел кое-кого из участников тех битв.

Один из них — профессор Андрей Васильевич Соколов — сидел прямо против меня.

— Расскажу я вам сказку про генерала, свиту его и про камень, который лежал на дороге, — так начиналась его речь, знаменовавшая переход агрохимиков от долголетней активной обороны к наступлению. — Остановился генерал против камня и говорит: «Господа, камень пищит!» — «Так точно, ваше превосходительство, — отвечает с почтением свита, — пищит». — «Да разве камень пищит?» — «Никак нет, ваше превосходительство, не пищит камень…»

Аудитория хорошо представляла себе эту сказку в лицах.

Правда, тогда, в 1954 году, никто не мог предположить, что «генерал» еще долго будет носить погоны, командовать и делать бесподобные открытия в разных областях сельскохозяйственной науки и практики…

О, если б кто-нибудь из «крайних» агробиологов сидел сейчас в зале! Торжество или недоумение, злорадство или растерянность испытывал бы он, услышав, что сообщил ученому совету один из самых крупных, самых «минеральных» агрохимиков?

Это был невысокий, крепкого сложения человек, с лицом запорожского казака. Я взял тогда себе на заметку спросить, не оттого ли он Турчин, что предки его ходили «на Туречину», да потом забыл.

Говорил он мало. Все выступление состояло из коротких замечаний к таблицам, в которых колонки цифр рассказывали о результатах опытов. Множества опытов.

Когда он закончил, ответил на несколько вопросов и, приставив к стене указку, собирался покинуть кафедру, из зала кто-то осторожно, негромко спросил:

— Так что же, Федор Васильевич, выходит, Буссенго ошибался?

Зал притих. Вопрос был бесстыдно прямолинеен, и все ждали, пойдет ли Турчин на попятную.

— У него не было тех средств физико-химического анализа, которыми сейчас располагаем мы.

Турчин никогда на попятную не шел.

Профессор Турчин знал и изучал проблему азота в сельском хозяйстве широко, как Прянишников.

— Нет, он не ученик Прянишникова, — говорит о своем старом друге, соратнике и соседе по даче Андрей Васильевич Соколов. — Он ничей не ученик и не продолжатель. Он — просто Турчин.

Ссылки на Турчина замелькали на страницах отечественных и зарубежных научных изданий. Он в числе трех — пяти крупных авторитетов в области азотных удобрении. Это его исследования установили истинную цену азотным богатствам, оставляемым в почве микроорганизмами.