Как и многое другое. «С большим увлечением и творческим подъемом брат работает над продолжением «Дневника» («Испанского дневника». —
Портрет писателя-«злопыхателя» (посейчас не публикуемого у нас, чтобы вынести, быть может, иное суждение), «нарисованный с большим литературным мастерством и разящей иронией», интересен, надо думать, сам по себе. Приведем полностью данное место «Испанского дневника». Кольцов высказывает вначале в общем справедливую мысль о том, что в борьбе с фашизмом не может быть компромиссов. (Написано в 1938 году; годом спустя Сталин заключит Пакт с Гитлером.) Далее он пишет: «Лучше всего эта истина подтвердилась на примере Андре Жида. Выпуская свою книжку, полную грязной клеветы на Советский Союз, этот автор пытался сохранить видимость нейтральности и надеялся остаться в кругу «левых» читателей. Напрасно! Его книга сразу попала к французским фашистам и стала, вместе с автором, их фашистским знаменем. И что особенно поучительно для Испании, — отдавая себе отчет в симпатиях масс к Испанской республике, опасаясь навлечь на себя гнев читателей, Андре Жид поместил в глухом уголке своей книги несколько невнятных слов, одобряющих Советский Союз за его отношение к антифашистской Испании. Но эта маскировка не обманула никого. Книга была перепечатана целиком в ряде номеров главного органа Франко «Диарио де Бургос». Свои узнали своего!»
И это всё? Всё! Упомянутый выше фельетон «Крысы» был столь же «точным, остроумным» и, главное, доказательным. Дело лишь в том, что французский писатель оказался вне охаянной им сталинской действительности и потому прожил свои 82 года, тогда как нашего автора не спас и верноподданнический фельетон, и по-человечески Михаила Кольцова, бесспорно, жаль.
А вот не следовало ли бы (раз уж неоднократно переиздаем «Испанский дневник») выпустить книгу Андре Жида, в которой мы сегодня увидели бы не клевету, а мудрое предостережение писателя, которому не вняли вовремя, в частности, благодаря Кольцову?..
Кстати, почему он — член-корреспондент Академии наук, какие научные открытия сделаны им? Легче, например, понять, почему стал академиком Трофим Лысенко… Некоторое объяснение находим в воспоминаниях А. Лариной, вдовы Н. И. Бухарина: «Товарищ Ларин, — сказал Сталин, — в ближайшее время вы будете избраны действительным членом Академии наук СССР», — так избирали…»
Самым замечательным дарованием брата Бор. Ефимов полагал его умение наносить «неотразимые снайперские удары». Один мы только что видели. Вот другой, более замысловатый.
«Это было в Париже в 1933 году… Его (Кольцова) корреспонденции и очерки из Парижа систематически появляются в «Правде». Мне хочется, в частности, вспомнить здесь один из любопытнейших его фельетонов, родившийся буквально на моих глазах (Ефимов спустя 22 года вспоминает, как гостил у брата в Париже. —
Эта нахальная ложь не раз вызывала возражения и протесты французских прогрессивных кругов. Дошло до того, что виднейший политический деятель Франции Эдуард Эррио публично выразил свое возмущение лживостью информации, поставляемой «Возрождением», и намекнул, что информация эта высосана из пальца под диктовку германских фашистов.
Редактор «Возрождения», некто господин Семенов, разразился в ответ наглым «открытым письмом Эдуарду Эррио», упрекая его в легкомыслии и безответственности (!). (Восклицательный знак принадлежит Бор. Ефимову. —
После столкновения с Эррио «Возрождение» окончательно обнаглело, и душераздирающие «письма из России» стали появляться одно за другим, чуть ли не из номера в номер…
Каждое утро в газетном киоске на углу я покупал газеты и приносил их к завтраку в отель «Ванно». Развертывая «Возрождение», Кольцов обычно только отплевывался и пожимал плечами, но, прочтя нахальный выпад Семенова против Эррио, задумался.
— Какая сволочь… — пробормотал он. — Гм… А что, если…
— Кстати, Мышонок, — сказал я, — вот какое дело. Сейчас я видел на улице афишу, что Русский эмигрантский комитет устраивает послезавтра чествование Бунина в связи с присуждением ему Нобелевской премии. Как ты думаешь, не сходить ли мне на это зрелище?..