Пути в незнаемое

Продумать схему экспериментов было делом нескольких дней, ибо чем невежественнее человек, тем проще и быстрее решает он возникающие перед ним научные задачи. Первая придуманная мною установка была настолько проста, что выточить детали в мехмастерской института, собрать их и начать эксперименты можно было за две-три недели. Еще через месяц опыты были благополучно завершены. Они показали прекрасную сходимость экспериментальных результатов с данными вычислений по формуле, взятой из книжки Котяхова. Я быстро написал статью, собственноручно перепечатал ее на отцовской машинке, нарисовав на миллиметровке рисунки и графики, и отдал все это Сергею Сергеевичу.

— Очень хорошо, — сказал он, закончив через час чтение. — Можно печатать. Только в конце надо добавить завершающую фразу — вы увидите, я ее дописал карандашом.

Я отправился к своему столику и с волнением открыл рукопись. В ней не было ни одного исправления, если не считать обещанной «завершающей фразы». Корявым ломающимся почерком с обилием орфографических ошибок в конце статьи было написано: «Все вышеизложенное основано на общих соображениях и подтверждено экспериментом».

Я понял, что ждать совета и помощи от моего заведующего было напрасно.

Первым моим побуждением было запечатать статью в конверт и отправить ее в какой-нибудь физический журнал. Но потом я все-таки решил найти человека, который смог бы квалифицированно оценить полученные результаты. Я пошел на физфак. Довольно быстро мне удалось выяснить, что интересующие меня вопросы изучаются на механико-математическом факультете в лаборатории Павла Исааковича Гринберга. Лаборатория помещалась в знакомом здании на Десятой линии, тем не менее я долго плутал по коридорам мехмата, ходил под глубокими, похожими на туннели арками проходных дворов, пока не очутился в высоком пустынном вестибюле с полом из узорных шестиугольных плиток, перед большой дверью с эмалированной табличкой, на которой было написано: «Газомеханическая лаборатория». Длинный коридор, выложенный такими же плитками, привел меня в большой зал, до отказа заполненный громоздкими приборами. На противоположной от входа стене были невысокие хоры, куда вела деревянная лестница. Поднявшись наверх, я увидел три двери, на одной из которых висела табличка: «проф. П. И. Гринберг».

Меня встретил человек с сильно передевшими седыми волосами, в дорогом синем костюме. На бледном гладковыбритом лице выделялись светлые, по-детски удивленно-радостные глаза. Я рассказал ему о своих занятиях и неуверенно достал из портфеля свой первый самостоятельный опус. Гринберг жадно схватил рукопись и буквальна уткнулся в нее носом — зрение у него было плохое, но очками, он почему-то не пользовался. Знакомство со «статьей» заняло у него не более двух-трех минут.

— У вас есть руководитель? — спросил он, возвращая мне папку.

— Нет.

— Понятно, понятно… — Глаза Павла Исааковича излучали доброжелательность и радость. — Вот тут у меня есть два оттиска, — продолжал он, роясь в столе, — вы их прочтите, а потом приходите ко мне, поговорим…

— Когда прийти? — спросил я, пряча бумаги в портфель.

— Когда прочтете, тогда и приходите, — улыбаясь, повторил Гринберг, пожимая мне руку.

От мехмата до моей церкви — одна остановка, которую я в нетерпении пробежал чуть ли не бегом. Когда я наконец добрался до своего стола и открыл первый оттиск, то обнаружил, что понятна мне была только одна первая фраза: «Выпишем систему уравнений, описывающих движение газа в узкой щели. Эта система состоит из…» Далее следовали уравнения, занимавшие полторы страницы текста. Что это были за уравнения, откуда они взялись — я не знал. Несколько дней я пытался вникнуть в смысл математических знаков с помощью своих старых конспектов, учебников физики и различных справочников. Все было напрасно. В понимании текста статей Гринберга мне не удалось продвинуться ни на йоту. Тогда я опять пошел на физфак, где на кафедре теоретической физики учился в аспирантуре один из моих однокурсников. Он взял оттиск и лениво перелистал первые страницы.

— Ну, и чего же ты от меня хочешь? — в его голосе слышалось извечное превосходство теоретиков над экспериментаторами.

— Объясни, откуда берутся эти уравнения, — терпеливо попросил я.

— Объяснить это нельзя, — пожал плечами теоретик. — Это надо просто знать.

— Что надо читать? — еще терпеливее спросил я.

— Возьми, например, Кочина, Кибель и Розе… — он задумчиво пожевал губами и посмотрел куда-то поверх моей головы. — Впрочем, это, наверно, слишком для тебя сложно… — Теоретик решительно поправил очки: — Попробуй лучше Лойцянского… Да, да, Лойцянского, — уверенно повторил он, — это будет в самый раз.