Пути в незнаемое

Посмотрел Евгений Всеволодович в многолюдное собрание и среди мелькания лиц нашел радостную точку опоры. В первом ряду сидит Юрий Евгеньевич Максарев. Подмигивает. Я, мол, для того и тут, чтоб оказывать моральную поддержку!

Академики-секретари, академики рассаживаются каждый в свое кресло. Возле каждого большая красивая чашка с блюдцем. В таких чашках обычно бульон подают. Но у них был чай. К чаю по две вазочки — в одной варенье, в другой пастилки какие-то. Обстановка почти домашняя.

Ведет Александр Васильевич Топчиев. Он сказал, что академик Несмеянов, президент Академии наук, принимает французскую делегацию и, как освободится, придет. «А пока разрешите открыть заседание. У нас в повестке дня вопрос — о работах кандидата технических наук из Института горного дела имени Скочинского».

Хоть бы объявил как-нибудь иначе!.. Александров на миг ощутил себя маленьким перед этим собранием величавых, но тут же одернул, устыдил себя. Однако ему показалось, что и в зале это представление произвело легкий эффект несерьезности.

Топчиев обернулся к стоявшему на возвышении Александрову:

«Пожалуйста, Евгений Всеволодович».

Первая фраза… Сколько выслушал он наставлений, какова должна она быть, как важно выучить ее твердо, произносить автоматически, без запинки, легко. Он все это выполнил, фраза была, он помнил ее слово в слово, но — другой, более властный в нем механизм отбросил ее прочь. Он сразу начал разговор. Будто не зал, а два-три в меру сообразительных знакомых заинтересовались наконец, чем это он с таким постоянством и увлечением занимается вот уже не первый десяток лет.

Как формируется удар, что такое удар… Не постеснялся здесь впервые дать свое определение удара. Наиболее распространенное, кочующее определение таково: удар — это явление, при котором очень большие силы действуют очень короткое время; или: удар — это явление, при котором за очень короткое время тела получают значительные скорости и т. п. Александрову претили в этих определениях слова «очень большое», «очень маленькое», «значительные»… По сравнению с чем? Возмутительная болтовня. «Удар — это явление, при котором происходит процесс перехода кинетической энергии в потенциальную энергию деформации». Попробуйте обойти это. Если формулировку Александрова пока никто не принял официально, то по крайней мере и никто не опорочил.

Он настороженно глянул по рядам. Ничего. Проскочило. Ах так, ну я им покажу! Он стал говорить совсем свободно, не чувствуя аудитории.

«Раньше, до волновой механики, считалось, что удар явление мгновенное, в этом-то и ошибка классической механики, на самом деле все явления в природе протекают во времени, а следовательно, и удар тоже. А раз это так, то последствия удара зависят от времени, время же зависит от целого ряда факторов… Образуется волна напряжения, и эта волна может отражаться, преломляться…»

Ему уже давно что-то мешает говорить. А, вот оно — за столом справа визави академика Шевякова бренчит ложечкой в своей чашке. Предчувствие скандала легким дуновением коснулось докладчика. Визави этот был особой, тигриной привлекательности личностью. Вне всякого сомнения, бренчал он умышленно. Александров мог бы вспомнить и свои собственные выходки подобного рода, но, как говорится, себя со стороны не видишь.

Председатель то ли не решается, то ли не хочет остановить бренчание. Здесь, может быть, так принято? Ведь и никто другой не осмеливается сделать замечание.

Делать нечего, надо не замечать.

Он говорил еще несколько минут, как вдруг, наконец-то бренчание прекратилось. Ложечка брошена небрежно на блюдце. Мужчина поднимается со своего кресла и медленно, привычно став центром внимания, оборачивается к председателю:

«Я не понимаю, меня для чего сюда позвали? Может быть, это медикам интересно? Нашим химикам уважаемым… Но что, вы считаете, что у меня дела другого нет, как слушать лекцию по ликбезу?..»

Он замолк, готовый выслушать ответ. Но ответа не последовало.

«И во-первых, извините, но я не понимаю терминологию докладчика. Он говорит о какой-то волновой теории, которой не существует. Товарищ… не знаю, как вас, — есть теория упругости, и никакой волновой механики, волновой теории нету. Это же известно, по крайней мере, сто лет».

Нахал? Арап? Или такая уж умница — прелесть! Не просил слова, не поднял руки… Да и встал — скорее чтоб возвыситься.

Александров и тут умудрился с поразительной забывчивостью игнорировать собственный свой образ действий на институтском, министерском даже уровне.