Пути в незнаемое

А анатомия, рентген, огонь, архитектура — каждый, как самостоятельный признак, это что же такое? Вещи очень разные и вместе с тем похожие — огонь и рентген, анатомия и архитектура. Если испытуемый видит это, значит, в нем заложены, как заряд в пушку, тревоги, беспокойства, эмоциональные беды. Только вот когда выстрелит пушка, если уж есть заряд? Роршах не прогнозирует, он констатирует: порох есть, и он сухой, и человек может взорваться. При полном душевном благополучии не увидит испытуемый рентген легких там, где проще увидеть бабочку или ту же мою летучую мышь. И не увидит он сердце, истекающее кровью. И не будут ему чудиться в каждой картинке окна, двери, рвы, крепостные валы, соборы. Архитектура, архитектурные детали, так же как огонь, оказывается, далеко не безразлична для человеческого восприятия. Тяга к геометрии замкнутых пространств, жажда спрятаться, отъединиться от мира хотя бы за призрачными зубцами роршаховских пятен… И там, где один безмятежно видит одуванчик, другой смятенно разглядит подавляющие контуры домов-лепестков Нового Арбата.

…Что тут скрывать, внешне объяснения по Роршаху часто напоминают высокоинтеллектуальную игру, ведущую начало от идей раннего Фрейда. Да, это так. Но вот совсем недавний эксперимент французских психиатров. Обследовались три группы людей, — вернее, изучалась тема «Искусство и психика». Группа душевнобольных художников, группа больных — нехудожников, группа здоровых — художников-профессионалов. Разбору подвергалось и творчество давно умерших мастеров: там были Гойя, Гоген, Ван Гог и другие. И вот что обнаружилось. Есть в их рисунках, работах нечто общее, объединяющее, есть общие для всех принципы выражения личности. Есть черты, объединяющие только профессионалов, больных и здоровых. И наконец, есть то, что свойственно только «больному» искусству — как профессиональному, так и непрофессиональному. И художники, и нехудожники, больные шизофренией, обязательно ограничивают свои рисунки рамками. Как бы отгораживают себя. Только отгородившись, они начинают рисовать. Они делят его уже не просто на листе бумаги, а на «своем» пространстве на три-четыре горизонтальные полосы и заполняют их постепенно, снизу доверху, причем вверху, как в искусстве древних, помещают главное, нечто грозное, того, от кого все зависит… Психика разбалтывается от болезни, спускается на нижние этажи, теряет навыки современного мышления.

И еще: у обеих групп больных изображения на рисунках налезают друг на друга — как в творчестве детей. Море, небо, лодка. Лодка перекрывает все, она выше неба. Потому что только в лодке спасение. Или тоже лодка. Крошечная. И в маленькой лодке — огромный человек. При мании преследования в рисунках выделяются прежде всего глаза, все наблюдают друг за другом, никто не поворачивается ни к кому спиной: это опасно. У маниакальных больных рисунок заполняет всю поверхность: лицо одного превращается в спину другого, линия входит в линию. Психика работает судорожно, избыточно, чрезмерно.

И всю эту спутанность, завихренность мира четко отражает рисунок. Больше того, особенности рисунка способны подсказать диагноз. Очевидно, когда-нибудь в будущем, когда разработают методику экспериментов, эти опыты станут основой чисто графического исследования личности… Возвращаясь же к архитектурным сюжетам Роршаха, можно теперь с большей определенностью сказать, что архитектура появляется там, где человек жаждет воздвигнуть в себе внутренние крепости. А если он жаждет, в любом пятне он отыщет забор, за которым можно укрыться.

…Форма, цвет, движение фигур, время, требующееся для ответа, — с разных сторон проникает Роршах в человека. Подсчитывается число ответов, подставляется в формулы. Формулы сравниваются. Одна формула, одна тревожная цифра ничего не значат, как вполне незначаща одна крепость на всю серию ответов или один зловещий рентген. Только общая картина поможет оценить структуру личности, ее потенциальные, почти заглохшие возможности, ее нынешние неурядицы.

И тут, пожалуй, начинается самое узкое место теста: строгая формализация самого метода, самого процесса тестирования, и довольно субъективная оценка результатов. Строгого математического аппарата у Роршаха нет, и в этом главная его научная уязвимость. Он король тестов, но он одинок в своем величии, ему можно оказывать почести, но его трудно сопоставлять с итогами других исследований.