Пути в незнаемое

Толика выгоды, получаемая пораженным участком благодаря гликолизу, мала. Вред побочных действий этого самого древнего механизма защиты колоссален. Как ни парадоксально, сердцу было бы легче справиться с гипоксией, если бы оно было охвачено ею целиком, равномерно: в процессе эволюции организм научился реагировать общими, разлитыми реакциями. Местная, «инфарктная» гипоксия сердца появилась относительно недавно (называйте ее «болезнью века» или «болезнью тысячелетия» — для эволюции сроки эти одинаково ничтожны), и организм не научился еще с нею бороться.

«Создается впечатление, — пишет М. Е. Райскина, — что грозный характер болезней нашего века обусловлен новизной патологических влияний, неподготовленностью защитных систем организма к их возникновению… В процессе длительного филогенетического развития, очевидно, не было условий для выработки защитных реакций на закупорку одной коронарной артерии, но были условия для выработки реакции защиты от гипоксии вообще. Эта „типовая реакция“ включается и при местной гипоксии, и не только не способствует ее преодолению, но и, наоборот, рождает дополнительные осложнения…»

Где же выход? И есть ли он вообще?

Нужно попробовать разорвать порочную цепь, ведущую от гликолиза к фибрилляции. Теперь это можно сделать: звенья ее и их последовательность во многом ясны. Попробовать вырвать, заблокировать какое-нибудь из них.

Можно попытаться ударить в середину цепочки, в «нервное» ее звено. Этим и занимается Ксения Михайловна. Сегодня набор фармакологических средств, с помощью которых можно вмешаться и интимные отношения «нерв — сердце», — очень велик. Одно из них — новый препарат индерал — кажется особенно перспективным. С ним и начата работа.

Есть другой путь: оборвать цепь в самом начале. Потушить гликолиз. Это можно сделать; одно из прицельно действующих веществ — моноиодацетат — было исследовано в лаборатории. Действительно, после его введения фибрилляция начиналась не через три минуты после перевязки артерии, а через двенадцать. Это очень большой успех.

Но моноиодацетат сам по себе — сильный яд, поэтому опыты с ним имеют только теоретическое, модельное значение. Самое время сказать это, потому что чувствую, к концу изложение приняло то самое преждевременно бодрое звучание, от которого я отрекалась в начале.

Панацеи нет. Но нащупанный путь поисков — он таит в себе многое. Сейчас сотрудники лаборатории — правда, после многодневных измерений и расчетов, по тем изменениям, которые улавливаются в первые мгновения после перевязки, — могут с большой точностью предсказать, приведут эти изменения к фибрилляции или нет. Почему я к этому возвращаюсь? Потому что, якобы зарекаясь от разработки новых приборов, Мина Евгеньевна в отношении одного, во всяком случае, кривила душой. Он уже задуман и начат, этот прибор, любимое детище. Счетно-прогнозирующий аппарат, который, получая информацию со всех каналов во время самого опыта и обрабатывая его, мгновенно будет выдавать сигнал: готовьтесь к фибрилляции! Вот тут нужно будет вводить вещество, бьющее по любому из звеньев порочной цепи! Какое окажется самым лучшим, быстрым, надежным? Посмотрим, посмотрим.

— Дать бы каждому человеку с больным сердцем не только пробирку с нитроглицерином, но и… В общем, посмотрим, посмотрим…

Посмотрим — вот и все планы на будущее. Большего не добьешься. Да и когда разговаривать?

— Мина Евгеньевна, там от Северина звонят, эта аспирантка насчет совместной работы…

— Извините. Иду.

II

Н. Эйдельман «Где и что Липранди?..»

Где и что Липранди? Мне брюхом хочется видеть его.

А. С. Пушкин. 1823 г.

Слушайте и судите, мы отдаемся на суд всех не служащих с Липранди.

А. И. Герцен. 1857 г.

Про Ивана Петровича Липранди писали и не писали.

Писали потому, что этого человека никак нельзя было исключить из биографии Пушкина, декабристов, петрашевцев, Герцена.

Не писали же в основном по причинам эмоциональным. Вот перечень эпитетов и определений, наиболее часто употребляемых в статьях и книгах вместе с именем Иван Липранди: «зловещий, гнусный, реакционный, подлый, авантюрный, таинственный, предатель, клеврет, доносчик, автор инсинуаций, шпион…»

Более мягкие характеристики употреблялись реже: «военный агент царского правительства, точный мемуарист, кишиневский друг Пушкина, военный историк».

По всему по этому задача исследователя применительно к Ивану Липранди кажется простой:

1. Нужно изучать печатное и рукописное наследство этого человека.

2. Изучая, надо извлечь из архивной руды то, что относится к Пушкину, Герцену, петрашевцам, декабристам. Все же остальное — то, что касается только самого Ивана Липранди, — это шлак, несущественные подробности, которые к делу не идут.