Пути в незнаемое

Хлебников настаивает на том, что числа для нас могут представать разными явлениями, предметами, лицами, но сами для себя они — всегда числа, числовые отношения: «Мы начинаем понимать земной шар как большую площадь для зрителей, где под разрезанной, трепещущей занавесью неба происходит вечная игра числа для себя. Она передается то людьми, то деревьями, то жизнью облаков, но везде слышен его знакомый голос». Оттого перед Хлебниковым возникает и задача:

Накормить весь земной шар
Хлебом одного и того же числа.

Для Хлебникова число и есть вещь, вещь-число, для него осязаем

Запах вещей числовой.

6

Хлебников-поэт и Хлебников-«числяр» (его собственное изобретение) — это не два разных облика, а один. Еще до первой мировой войны Хлебников печатает свое стихотворение «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа.
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные зубы.
Вы даруете единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы
Узнать, что будет Я, когда делимое его — единица.

В стихотворном отрывке Хлебников писал:

Числа! Голые вы вошли в мою душу,
И я вас одевал одеждой…

«Одежда», звериные шкуры чисел создаются воображением поэта, вне игры его фантазии числа голы. А сравнение чисел со зверями содержится и в строках:

Это был великий числяр.
Каждый зверь был для него особое число.
Он узнал личное число по поступи, по запаху…

В записи о том, что́ Хлебников изучил за свою жизнь, на первом месте стоят «звери», на третьем — «числа». Эта последовательность в развитии самого поэта (онтогенезе) частично совпадаете предполагаемым Хлебниковым движением эволюции (в филогенезе), где за растением следует животное, за животным — человек, за человеком — число (мысль, которая в эпоху вычислительных машин не кажется столь удивительной). В брошюре о времени Хлебников писал: «Наибольший ток возможен при наибольшей разнице напряжения, а она достигается шагом вперед (число) и шагом назад — (зверь)».

Понимание зверей (как позднее — чисел) как разных проявлений когда-то единой силы выражено в поэме Хлебникова «Зверинец»:

Где мы начинаем думать, что веры — затихающие струи волн, разбег которых — виды,
И что на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога.

Посылая вскоре после написания в июне 1909 года первый набросок этой поэмы Вячеславу И. Иванову, Хлебников так пояснял эту мысль: «Я был в Зоологическом саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды — дети вер и что веры — младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни.

Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что звери умели по-разному видеть божество (лик). Волнующие нас веры суть лишь более бледный отпечаток древле действующих сил, создавших некогда виды».

В том же письме приводится текст первого варианта «Зверинца», в котором есть несколько еще неуклюжая строка:

Где я ищу размер, где звери и люди были бы стопы.

Из этого видно, что поиск стихотворной формы-меры был первым шагом к осознанию зверей как чисел.

Прислушаемся к хлебниковской характеристике «великого числяра» — «каждый зверь был для него особое число». Эту фразу можно истолковать и так, что для него и каждое число — особый зверь. Такое толкование подкрепляется начальными строками приведенного стихотворения «Числа»:

Я всматриваюсь в вас, о числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах…