Пути в незнаемое

Потом Раушенбах даже выведет своего рода теорию этого хождения по кругу: «Сначала — все ясно. Следом оказывается — чего-то не учел, — уже сложнее. Недели через две — становится очень тяжело: в голове полная сумятица. Следующий этап — все не так. Хочется вешаться. Молодой был — лез на стенку, теперь знаю: как раз тогда, когда «мылишь» веревку, решение уже есть, оно созрело. Теперь надо — даже если сроки поджимают — все отложить, переключиться, заняться «соседней» задачей. И потом — где-нибудь в самом неподходящем месте: в парикмахерской, в метро, на кухне — вдруг все становится очевидным; садишься и только успеваешь записывать формулы».

И вот что они придумали. На тыльной стороне корпуса станции установили солнечные датчики, которые поймали Солнце. Сигнал об этом поступил в блок логики. Тот включил двигатели — они повернули станцию и заставили ее застыть на нити «Луна — Солнце». Потом закрыли солнечные «глаза»: теперь все внимание датчиков сконцентрировалось только на Луне. Дальше — фотоаппарат начал съемку, а специальное устройство тут же стало эти снимки проявлять. Зашифрованные в радиосигналах, они отправились на Землю.

«Это была первая фотография фамильного альбома солнечной системы, который начали выклеивать люди», — напишут журналисты.

«В истории астрономии началась новая эра, — скажет тогдашний президент Академии наук СССР академик А. Н. Несмеянов, — доказана возможность не только изучать физические параметры космического пространства и различных излучений небесных тел без помех, неизбежных при наблюдении с земной поверхности, но и получать с близкого расстояния фотографическое изображение планет».

Так впервые в космосе побывал разумный космический аппарат.

Так впервые было доказано, что сам принцип системы управления ориентацией в безопорном пространстве — принцип, стоящий на трех разновеликих китах — «глаза», «мозг», «мускулы», — угадан правильно. Более того — единственно правильно: спустя несколько лет американские ученые опубликуют свои результаты, и окажется, что они шли в точности таким же путем — выбрали те же «глаза», сообразно той же идее организовали «мозг», снабдили такими же «мускулами» свои аппараты.

Так наконец был заложен фундамент теории, которая позволяла людям не чувствовать себя в космосе слепыми котятами. Согласитесь, ведь это очень приятно — понимать, куда и зачем ты идешь, какую дорогу ты должен и, главное, можешь выбрать…

А Раушенбах в ответ на все поздравления, сыпавшиеся на него в связи с присуждением ему Ленинской премии, только отшучивался:

— Впервые всегда делать очень просто. Нужно иметь известную смелость, быть чуть-чуть наглецом и не сознавать, во что лезешь. Как осознаешь — беги!

Раушенбах знал: самое сложное еще впереди. Теперь на фундаменте предстояло строить дом.

…Сколько на Земле типов автомобилей: сто, двести, триста? Сколько типов самолетов: десять, двадцать, тридцать? Сколько бы ни было, они «на» или «в пределах» родной планеты, а потому по сути своей — при всей явной и неявной непохожести — похожи.

В космосе, мы уже говорили, логика другая. И потому все космические аппараты — «Молнии», «Союзы», «Венеры» — похожи лишь одним: они трудятся в безвоздушном пространстве. Задачи разные, а от них и суть. Значит, и у каждого аппарата должны быть свои «мускулы», свой «мозг», свои «глаза».

Если «Луна-3» ориентировалась на Солнце и Луну, то межпланетные станции «Венеры» и «Марсы» — на наше светило и яркую звезду Южного полушария — Канопус, удачно расположившуюся почти перпендикулярно плоскости движения планет, а орбитальные спутники и станции — на Землю. Если на «Востоках», «Восходах» и «Союзах» отвечают за управление ориентацией двигатели ориентации, включаемые на данный, конкретный отрезок времени, то на «Молниях» и «Горизонтах», летающих год и больше на высоких орбитах, — гироскопические силовые стабилизаторы — электродвигатели-маховики, не нуждающиеся ни в каком топливе… Короче, Раушенбаху и его сотрудникам предстояло разработать все мыслимые и немыслимые варианты. И каждый из этих вариантов был в чем-то сложнее, а в чем-то проще предыдущего. Но он заведомо был другой.

К этому времени группа давно уже превратилась в отдел, насчитывающий не один десяток специалистов. Кто-то пришел из физтеха, где преподавал Раушенбах, кто-то нашел их «силой наития» сам, а кое-кого просто «увели» из близ и далеко лежащих институтов. Скажем, подъезжали к проходной, видели сумрачного молодого человека, явно ровно по «звонку» отправившегося домой, тут же усаживали в автомобиль и говорили:

— Чем ты занимаешься? Ах, этим… Ерунда. Оборудование не дают? И не дадут. На БЭСМ[1] не пускают? И не пустят. Бросай, пошли к нам.

И шли!

Критерий «подходит — не подходит» был один: умение небанально, нестандартно мыслить и плюс желание делать все, любую черновую работу.

Однажды к Раушенбаху привели молодого инженера.

— Какой институт заканчивали?

— Горный.

— ??? — повернулся БВ к ходатаям.