Они побрели обратно по дорожке, которая вела в Корт-Ридж. Джонни все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Николь, очевидно, заметила это, так как взяла его за руку и поинтересовалась, что с ним.
– Переживаю за всех мертвых, – объяснил ей Джонни после паузы. Не нужно втягивать в это дело Тобеса.
Николь немного подумала, потом сказала:
– Они умерли, Джонни, им уже все равно, что случится с их телами.
– А как же тогда с духами?
Поздно сообразил. Уже проболтался.
– Джонни, никаких духов нет. Ты же знаешь.
– Наверное – нет. Только…
– Только – что? – повысила голос Николь.
– Если бы духи существовали… тогда был бы дух-хранитель, разве нет? И он заботился бы о них, он мог бы остановить строительство, верно?
Николь долго не отвечала. Наконец заговорила:
– Нет никаких духов, Джонни. Следовательно, не может быть и духа-хранителя.
– Но я…
– Что?
Николь остановилась. Джонни тоже остановился. Он чувствовал, что мачеха смотрит на него, но не отрывал взгляда от дорожки. Она подняла его голову за подбородок.
– Что ты собирался сказать? – спросила она.
– Я… видел его, – нерешительно ответил Джонни. – Кажется.
Николь некоторое время молчала. Потом произнесла:
– Послушай, Джонни, я не знаю, что ответить тебе, как объяснить. Честно говорю: не знаю. Но знаю вот что: доктор Цзян должна услышать то, что ты только что мне рассказал.
– Верно.
– Обещаешь рассказать ей?
– Обещаю.
– Вот и хорошо.
Они пошли дальше, держась за руки, как друзья. Закатное солнце удлиняло их тени, которые сбоку следовали за ними, как еще два человека без лиц. Вдруг Николь сказала:
– Знаешь, о чем я думаю? Пора нам устроить вечеринку.
Напряжение возрастает.
Три дня прошло после моего последнего занятия с доктором Дианой. Сейчас позднее утро. Только что в очередной раз закончил читать записку Джулии к ней, ту, которую вытащил из ее стола.
На улице обычный шум, ничего особенного не происходит. Подъехала машина, хлопает дверца… и что это? Собираюсь положить записку в коробку доктора Дианы (напомнить себе – завести каталог) вместе с теми сведениями, которые были на экране ее компьютера. Я записал их по памяти, слово в слово, потому что этот список интригует меня, сам не знаю почему, просто интересно, ясно?
Итак, проходя мимо окна, выглядываю, а там, на тротуаре, стоят два человека и смотрят, задрав головы, на мое окно. Копы. Инстинкт никогда еще не обманывал меня, если дело касалось полицейских. Никаких сомнений: это – копы.
У них ко мне не может быть никаких дел. Однако они заходят в дом. Тяжелые шаги на лестнице, неуклюжие шаги. Неприятное ощущение охватывает меня, неприятное.
Первым делом набрасываю полотенце на провод, которым моя комната присоединяется к электросети Парадиз-Бей: боюсь, что этих посетителей хватит кондрашка при виде моего колдовства с электричеством. Покрывало, к моей досаде, прикрывает коробки, но только наполовину. И вообще покрывалу полагается быть на постели, верно? И если они увидят, что оно прикрывает какие-то подозрительные предметы на полу…
Мои приготовления прерывает стук в дверь, предшествующий незаконному вторжению. Полагалось бы дождаться моего согласия. Но они все равно войдут. И я не возражаю, потому что все, что они обнаружат сейчас, не может быть предъявлено в суде в качестве доказательства. Но чтобы все-таки задержать их вторжение, говорю:
– По закону, джентльмены, полагается дождаться, когда хозяин скажет: «Входите». У вас ведь нет разрешения, которое дает право входить без стука?
Сразу видно, какой из этих полицейских плохой, а какой – хороший. Хороший улыбается, показывая свою оловянную бляху. Второй одаривает меня сердитым взглядом. У хорошего густые светло-каштановые волосы, честное лицо и до блеска начищенные ботинки. Ему бы потерять малость веса. Его confr`ere[46]
(это по-французски) мог бы потерять тонну веса, и никто не заметил бы. От второго воняет несвежим бельем, дешевым табаком. На пиджаке – снежные хлопья. Нет, простите, перхоть.– Извините, – говорит мистер Обаяшка, – но дверь была приоткрыта. Я – детектив Эдвин Херси, это – детектив Лео Сандерс. А вы – Тобиас Гаскойн?
– Да.
– Если вы не возражаете, хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Пока обмениваемся любезностями, наблюдаю за Хряком (которого считаю confr`ere), он сует свое рыло во все углы, очевидно, ищет трюфели. Этакий жадина. Представить только себе этого парня на унитазе с тяжелым запором, кошмар!
– Вам не кажется, – говорит мистер Эдвин, – что громкость можно было бы уменьшить?
«Голландец», должен признать, заполняет значительную часть акустического пространства моей комнаты.
Прекрасная мелодия, прекрасная… но не для этих двоих. Подхожу к лазерному проигрывателю. Хряк ворчит:
– Ага, выключи-ка эту дрянь…