Пути Звезднорожденных

– Дело в том, Элиен, – Урайн возвысил голос, – что наш мир и время в нашем мире претерпели непостижимое Изменение в день возврата Великой Матери Тайа-Ароан. С этого дня начался год Тайа-Ароан, в который невозможное стало возможным. Представь себе два зеркала, поставленных друг напротив друга. В каждом отражается бесконечная анфилада зеркал. Левое зеркало – прошлое, правое – будущее. И еще представь себе дерево, от единого ствола которого наверху расходятся мириады веток, а внизу, под землей – мириады корней. Очень давно, в непостижимом прошлом, история нашего мира не существовала в единстве и никто не мог точно сказать, что же произошло. Каждый как бы видел один корень, отвечающий какому-то стихийному ходу событий. С приходом Хуммера и Лишенного Значений история наконец-то избавилась от хаоса и обрела единый строй, который все мы хуже или лучше знаем. До начала года Тайа-Ароан история Круга Земель оставалась единым стволом. Но вот все изменилось вновь и единый ствол разошелся бесчисленным множеством ветвей. И это не все, Брат. Представь, что небеса над этим умозрительным древом – есть зеркало. И когда ветви тянутся к небесам, вверх, с небес, вниз, спускаются их отражения. Навстречу нашим временам и нашей вечности несется будущее, неумолимо становящееся прошлым. И даже я не знаю, как выразить это лучше.

– Это понятно, любезный брат мой, это понятно, – обнадежил Элиен Урайна. – Пока что я не услышал ничего нового. И все-таки я не понимаю, как сквозь все эти ветви и зеркала пробилась твоя собственная рука, извлекшая тебя за волосы из наг-нараонского узилища. И если ты просветлишь перед моим разумом эту малость, я первым назову тебя Трижды Прекрасномудрым.

Урайн был ошарашен тоном Элиена, сочетающим исключительную серьезность с тончайшей глубинной издевкой. Урайн, впрочем, не подал виду и продолжал как ни в чем не бывало.

– Слушай же, Элиен. Диорх, «вещный костяк» и «твердое сердце» Лишенного Значений – есть средоточие отражений и ветвей истории. Полагаю, что в прежние времена лишь Леворго умел извлекать из этого выгоду. Полагаю, он владел искусством посещать Диорх и созерцать в нем прошлое и будущее. Но – вспомни древо, о котором я говорил – Леворго был ограничен только стволом и не мог вмешиваться в прошлое, равно как и создавать будущее – разве только собственным знанием о нем. В этом смысле он создал, например, твое будущее. Но это слишком утонченный вопрос и суть не в нем.

Урайн уже давно чувствовал, что его язык отнюдь не служит водворению ясности. И все же продолжал как мог:

– Одно событие – возврат Тайа-Ароан и одна вещь – Железная Рукавица возвышают меня над Леворго. Я могу зреть не только ствол, но и ветви древа. И, главное – я волен через обращение к прошлому избирать ту ветвь, которая ведет меня путем Властелина.

– Да уж, – В голосе Элиена сквозило раздражение. – Теперь ты ударишься в долгий рассказ о том, как ты, Властелин в грядущем, навещал прошлое и перекраивал его по своему желанию так, чтобы оно обратилось настоящим в виде бордового плаща Властелина на твоих плечах. Но ответь мне – почему твое настоящее скроено вкривь и вкось и похоже на работу подмастерья-недоучки, а не истинного мастера? Почему ты не смог сразу откатиться лет на восемнадцать назад и, например, попросту умертвить и меня, и Шета, в тот день, когда мы оба были твоими пленниками в Варнаге? Или, еще лучше – в колыбелях? Почему уже в этом году твоя игра была столь слаба? Почему я еще существую? Почему, в конце концов, еще существует Хуммер?