Путями Великого Россиянина

И то, и другое говорит само за себя. Поэтический дар Соломона – автора прекрасной библейской «Песни песней» и вошедшая в историю его мудрость тем не менее сочетались у него с суеверной агрессивностью, как у Давида вера в единого Яхве сопутствовала такой же вере в терафима – домашнего идола. Вообще, став как будто монотеистами, иудеи ещё очень долго оставались также идолопоклонниками. Своего терафима – грубо обтёсанную деревянную куклу в человеческий рост бережно хранила каждая семья. Когда Саул, тесть Давида, подослал к нему убийц, а дочь Саула Микал, жена Давида, об этом как-то проведала, она, чтобы спасти мужа и обмануть убийц, уложила в постель Давида их терафима, наряженного в ночное одеяние царя. Убийцы же, уверенные, что задушили Давида подушкой, на следующий день, увидев его живым и невредимым, в ужасе сами пали перед ним ниц и молили о прощении, хотя выдавать их, слуг родного отца, Микал вовсе не собиралась.

Из всего этого Ренан с грустью делает вывод, что и в эпоху своих самых прославленных царей израильский народ в интеллектуальном развитии во многом всё ещё оставался на первобытном патриархальном уровне. О законах генетической наследственности французский учёный тогда ещё ничего не знал. Развенчавший Иисуса Христа, он во всех бедах израильтян обвиняет злой Рок, навсегда лишивший их интереса к Природе и потому не позволивший им создать язык, пригодный для выработки мышления, необходимого для познания. Но здесь уже Ренан, как видите, противоречит самому себе, ставя на первое место не мышление, а язык, который сам же называл зеркалом мышления.

* * *

Однако в нашем экскурсе в историю израильского народа мы слишком задержались. Вернёмся к истории Руси и не будем забывать, что впереди нас ждут Светослав с его печатью и Миклухо-Маклай как прямой последователь той интеллектуально-нравственной школы, основные черты которой особенно ярко проявились в Светославе. Девять веков, разделявших последнего великого киевского князя-»язычника» и Маклая, мы, естественно, тоже учтём.

Помню, мой сын, сейчас тридцатилетний авиаконструктор, будучи ещё восьмиклассником, пришёл как-то из школы домой не то что сумрачным, а каким-то вроде не по возрасту больно серьёзно озадаченным. Было видно, что ему хочется поговорить со мной, так сказать, по душам, но откровенничать с отцом мальчик, в общем, как мне казалось, не робкий, не спешил, а я, в свою очередь, боялся неосторожным словом усложнить для себя и без того трудный путь к его доверию.

Накануне одного из моих океанических рейсов жена показала мне его завернутого в байковые пелёнки в окно родильного дома, а когда я вернулся в Севастополь, он уже бегал и стал забавным «почемучкой». С такими примерно промежутками времени мы и встречались с ним все эти годы на месяц-два, а то и на пару недель. Поэтому после того, как я наконец осел на берегу, нам ещё только предстояло найти взаимопонимание, а потом уже и взаимодоверие.

Сам я в пятнадцать лет был человеком вполне самостоятельным, но это нисколько не предохранило меня от господствующего у нас стереотипа родительского мышления. С поразительной лёгкостью забывая, какими недавно были сами, мы позволяем себе, любя своих детей, смотреть на Них с унижающим юную душу и разум высокомерием, не давая, конечно, в том себе отчёта.

Думаю, на моём месте всякий был бы так же искренне изумлён, если бы, ожидая от сына откровений в неких «мужских делах», услышал от него нечто неизмеримо более высокого порядка.

– Папа, – в полглаза наблюдая, очевидно, за моей мимикой, сказал Вася с явным вызовом, – а почему Россия всё равно стала великой державой, большей, чем Америка?

Нет надобности живописать всю ту сцену. А вот то, что вызвало резкое неприятие у пятнадцатилетнего ученика одной из московских так называемых спецшкол, на мой взгляд, заслуживает внимания, ибо стало в нашем Отечестве такой заразой, против которой далеко не у каждого выработался соответствующий иммунитет и которая не только изначально калечит души, но и губительно сказывается на всём интеллектуальном потенциале народа.

«За десятки тысяч лет, протекшие с тех пор, население Восточно-европейской равнины вменилось тоже, может быть, не один десяток раз. После дикарей каменного века мы встречаем здесь ещё остатки людей медного и бронзового века, не знавших железа; потом остатки людей железного века, но и это, быть может, не были ещё предки теперешнего населения. В V столетии до начала нашего летоисчисления, т.е. за две с половиной тысячи лет до нас, мы имеем уже письменные рассказы о южной части теперешней Украины. Там тогда жили скифы, кочевой народ, занимавшийся скотоводством; остатком его являются теперешние осетины в Кавказских горах. Что было дальше к северу, греки, рассказавшие нам о скифах, хорошенько и сами не знали. Лет 800 спустя после этих рассказов мы встречаем первые известия о славянах; тут уже начинается непрерывная связь с новейшими временами, потому что на славянских языках говорит подавляющее большинство населения нашей страны.