Путями Великого Россиянина

Сходство языка, конечно, ещё не может служить доказательством происхождения теперешнего населения Восточно-европейской равнины от одних славян. Теперешние французы говорят на «романском» языке, на одном из языков, происшедших от латинского языка древних римлян, но происходят они не от римлян, а главным образом от кельтов, которые были когда-то покорены римлянами и усвоили их культуру и язык... Таким образом славянский язык ещё не доказывает, что в наших жилах течёт непременно славянская кровь: русский народ образовался из очень различных племён, живших на восточно-европейской равнине, но славянское племя оказалось из всех самым сильным, – оно навязало всем другим свой язык. Первое время славяне занимали только небольшой юго-западный угол этой равнины, нынешнюю Западную Украину. Несколько позже они заняли среднее течение Днепра и Полесье (белорусы являются, по всей вероятности, остатком древнейших славянских поселенцев), ещё позже пробрались на север, к Финскому заливу и Ладожскому озеру и, наконец, позднее всего заняли теперешнюю Великороссию – Московскую и смежные области...

Что касается первых трёх-четырёх столетий славянского расселения, мы о них прямых сведений не имеем и можем судить о славянской культуре того времени отчасти по рассказам иностранцев, которые видали славян того времени (преимущественно греков и арабов), главным образом, по языку.

Человек называет предметы своего обихода, орудия, которыми он пользовался. Орудия меняются, но названия часто остаются: люди к ним привыкли, им не хочется изобретать новых слов. Прежде через уличную грязь набрасывали брёвна, это было нечто вроде моста и правильно называлось «мостовой»; остатки такой деревянной мостовой нашли в московском Кремле... Так, по старым словам мы можем восстановить старую культуру.

Славянский язык очень наглядно показывает нам все ступени развития техники... Прежде всего, изобрести такие на взгляд простые орудия, как соха или борона, не так просто было. Вместо бороны ещё лет 80 назад на окраинах России можно было видеть большой сосновый сук: его отдельные ветки и заменяли собою зубья бороны. А в более древнее время такой же сук, только ещё более толстый и крепкий и без веток, заменял собою соху. Такую пахоту изогнутым суком или палкой мы ещё и теперь встречаем у различных диких народов Африки, а что так же было у славян, показывает первоначальное значение слова «соха»: сначала это слово значило именно «палка», «жердь».

Ещё труднее было добывать живую силу, которая тащила бы плуг или соху. Если уж убить крупную дичину дикарю каменного века было не под силу, тем меньше мог он подчинить себе, заставить себе служить животное, как лошадь или бык, сила которого гораздо больше силы человеческой. Наблюдения над теперь живущими дикарями показывают, что скотоводство развивается у людей всего позднее, – гораздо позже, чем они начинают заниматься земледелием...

Но, ковыряя землю изогнутым суком, первобытный славянин питался всё же главным образом от земледельческого труда. Это видно по тому, что он слово «хлеб» – «жито» по-славянски – производил от того же корня, как «жизнь». Хлеб был главным средством к жизни, главным видом пищи. На охоту славянин полагался гораздо менее: когда-то ещё в тенета зверь попадётся. Зато был мелкий зверёк, которым если и нелегко было завладеть, – да и не стоило, – то у которого легко было отнять вкусные и питательные плоды его труда. Этим зверьком была пчела. Добывание мёда диких пчёл, бортничество – одно из древнейших занятий не только славян, а всех без исключения обитателей Восточно-европейской равнины. «Мёд» не только одно из древнейших славянских слов, но оно общее у славян и у финских племён, населяющих или населявших когда-то нашу страну. А бортные ухожаи, места, где водились дикие пчёлы, считались великою ценностью опять-таки уже во вполне исторические времена, когда славянин давно уже имел железный топор и давно выучился пахать на лошади.

Язык таким образом рисует нам древнейших славян народом очень первобытным...»

* * *

Прошу у читателя прощения за чересчур длинную скучную цитату. Я привёл её здесь потому, что она как бы сфокусировала в себе главные особенности всей советской исторической науки, основное идеологическое направление которой в 1918 году определил ставший первым наркомом просвещения РСФСР Анатолий Васильевич Луначарский, выступивший тогда перед учителями Петрограда со своей знаменитой программной лекцией «О преподавании истории в коммунистической школе». Лекция эта, хотя с тех пор прошло более семидесяти лет, для большинства наших официальных учёных историков и теперь всё ещё остаётся своего рода компасом. В Советском Союзе она множество раз издавалась и продолжает издаваться на всех языках народов СССР. А в 1976 г. вошла даже в академическое издание сборника А. В. Луначарского «О воспитании и образовании», выпущенного в свет издательством Академии педагогических наук СССР «Педагогика».

Вот что в ней говорится: