Путями ветра

Им оставалось три дня до возвращения домой, тря дня до конца этого бестолкового времяпрепровождения, когда им приходилось отряхивать средиземноморскую пыль с железных плошек и черепов, извлеченных из монастырских подвалов. В соседней комнате этого добра накопилось на целую экспозицию. Майкл зевнул, потрогал огромную водянистую мозоль на правой ноге и, брезгливо поморщившись, подозрительно посмотрел на Рутгера. Тот спал, засунув руку под подушку, крепко вцепившись в спрятанное под ней «сокровище». Хорошо, что их вчера не поймали… теперь дело было за малым – свалить отсюда, пока не обнаружили вывороченные из стены камни. К счастью, они обошлись самой обычной лопатой, которую Майкл все же стащил на станции, никакого отбойного молотка, толи сама кладка была никудышней, толи они были не первыми, кому пришла в голову идея поковырять стену. И слава их предшественникам! Они выполнили за них самую тяжелую и грязную работу, предоставив им забрать желанный запретный плод – увесистый пергамент, помещенный в мешок из пропитанной влагостойким раствором свиной кожи. Дай Бог теперь без приключений протащить находку в автобус и через границу. Впрочем, это Майкла уже не интересовало – Рутгер сам будет виноват, если попадется. Ибо красть – грешно.

К концу весны Майкл Хьюз все же поменял специальность, а Рутгер и вовсе ушел из университета, устроившись на какую-то подсобную работу в библиотечном хранилище, где и пропадал целыми днями. В январе в газетах появились заметки о бесценном письменном памятнике, предположительно похищенном в период реставрационных работ из бенедиктинского монастыря неподалеку от Карлеоне. Однако никаких имен подозреваемых названо не было. Не исключено, что сам Рутгер Райн и придумал эту «новость», чтобы подготовить почву для будущей сенсации.

Майкл попробовал отыскать бывшего приятеля, чтобы убедить его прекратить рискованную игру, пока не поздно, хоть и подозревал, что это бесполезно. Райн был упрям и немного не в себе, когда дело касалось его пристрастий. Так что еще через полгода, когда скандал в прессе поутих, а вопрос об их пребывании в числе участников экспедиции так и не был затронут ни разу, Майкл, вздохнув с облегчением, спокойно уехал в Бразилию на стажировку по своей новой специальности.

В июле одна из их общих знакомых Марсель вскользь упомянула о болезни Райна, а еще неделей позже пришла посылка, – средних размеров коробка, с пометкой «Очень важно». Майкл, тем не менее, не спешил ее открывать. В течение последующих двух месяцев он перевозил ее с квартиры на квартиру, из офиса в офис, еще не зная, что Рутгер умер.

Возможно, она провалялась бы у него еще неопределенное количество времени, если бы не вечеринка, устроенная в его доме его случайной подружкой Урсулой. Какой-то пьяный гость свалился в тот самый угол, где стояла коробка, проломив обшивку. Теперь деваться было некуда – нужно было разобрать этот хлам, выяснить, что там, и выкинуть его наконец.

Неизвестно почему перед этим не слишком приятным занятием с похмелья, Майклу снилась та самая ночь, когда они вдвоем отправились в монастырь, темная дорога и влажные от дождя развалины, где они вывозились в грязи с ног до головы. У Рутгера был нюх на такие штучки, и еще он имел наглость утверждать, что разберет эти хитроумные засаленные латинские каракули.

Но, похоже, он разобрал их. В коробке лежало семь толстых тетрадей, исписанных его размашистым почерком.

Солнце пробивалось сквозь жалюзи спальни, мешая сосредоточиться, Майкл пододвинул к дивану стол с кофейником и, водрузив стопку тетрадей себе на грудь, перелистнул в «номере один» первую пустую страниц.

***

В год 1542, когда накануне Пятидесятницы разогретый солнцем камень плавится под ногами, а торговцы продают воду втридорога, пользуясь страданиями своих сограждан, герцогиня Лучия Фраттини изволила пригласить нас для беседы в резиденцию его высокопреосвященства кардинала Джованни Сторце – Бенмарте. Да будет Господь милосерден к нам, грешным, я запомню эту женщину до конца своих дней, ибо не всякому верному слуге Христа доводилось видеть такое распутство и такую красоту. Жаль, что ее глубочайший недостаток благочестия неотвратимо привел к погибели даже то, что являлось ее несомненными достоинствами. И если бы не отец Андреа и его распоряжение держать в тайне все, чему я стал свидетелем, я поведал бы большее, чем то, что могу позволить себе записать здесь. Да минует меня гнев его высокопреосвященства, моего наставника и Святой Инквизиции.

Все началось с того, что по исполнению мне семи лет я оказался в монастыре св. Бенедикта неподалеку от Карлеоне, куда мои добрые и любящие воспитатели, более не имевшие возможности содержать меня, вынуждены были отдать меня на попечение братьев обители.