Путимец

– Що-то есть! или вы, дедушка, нас не узнали, что и говорить с нами не хотите? – воскликнул Гоголь.

– Узнал, чего не узнать-то? – также нехотя и мрачно отвечал, не трогаясь с места, Путимец и сейчас же бесцеремонно добавил: – а говорить… про что нам говорить? Не про что.

– Да вот вам, кажется, будто нездоровится?

– Ну так что же, хоть и нездоровится; нешто вы лекаря?

– А может быть, и лекаря.

– Ну-у!

Он махнул свободной рукой и отвернулся.

– Мы у лекарей не лечимся.

– И то хорошо; но что же с вами такое? Что у вас болит? Голова?

– Ив голове болит, и возле головы болит. А вам что надо-то?

– Отчего же это у вас разболелось?

– Ну вот, еще «отчего?» Разве она сказывает, что ли, отчего она болит? Может быть, от праздника.

– От какого?

– От какого? Что ты такой любопытный? Вы ведь вот, смотри, куда-нибудь ездили на праздник, а таким же манером мог у меня и свой праздник быть.

– Это ваша совершенная правда. А молочко теперь у вас есть? Нам очень понравилось ваше молочко.

– Не наше, а коровье.

– Ну что про эту глупость спорить!

– Какая же в этом глупость – мы сами не дойны, а корова дойна.

– Ну, хорошо, хорошо, – корова! Вы очень хорошо меня поправили; молочко от вашей коровки превкусное, и мы вот опять заехали, – дайте нам по кувшинчику!

– Можно!

Путимец встал и, придерживая ухо ручником, пошел в сени, а Гоголь вслед ему крикнул:

– И знаете: у вас молоко очень недорого!..

Говоря это, он толкал локтем соседа, чтобы тот не вмешивался, а сам тянулся с повозки, желая расслышать, что в ответ на это молвит Путимец. Но тот распорядился самым неожиданным образом и сразу разрушил всю умышленную против него затею.

VIII

Молодые люди услышали только, как Путимец в сенях громко позвал внука, того же самого Егорку, который их угощал ранее, и велел, чтобы он вынес кувшин молока.

Явился Егорка и принес молоко, но сам Путимец более уже не показывался.

– А где же твой дедушка? – спросил Гоголь.

– А на что он вам нужен?

– Да так, – ни на что не нужен.

– Он в избе сидит, – отвечал Егорка.

– Отчего же он к нам сюда не придет?

– А зачем ему выходить?

– Да так… просто!

– Не хочет.

– А почто так не хочет?

Егорка помолчал и потом, водя за щекою языком, неохотно молвил:

– Да зачем ему надобно выходить?

– Деньги с нас взять за молоко.

– Давайте – я возьму.

– Сколько же тебе дать?

Егорка немножко помолчал и потом молвил:

– Это все одно.

– Что это такое: все одно?

– Я деньги возьму.

– Да сколько?

– Сколько дадите.

– А я вот тебе гривенник дам.

– Ну так что ж…

– Довольно это будет?..

– Довольно.

Черныш и Гоголь переглянулись. Оборот выходил неожиданный и совершенно безэффектный. Гоголь подал мальчику двугривенный, и они поехали.

Мало того, что затеянная проделка с Путимцем не удалась, но теперь еще явилась забота ее разгадывать.

– Что это за чудо такое с ним поделалось! – заговорил, отъезжая, Гоголь.

– А це певно таке чудо над ним поднялось, – отозвался с облучка паробок, – що мабуть кто-сь сего бисова кацапа добре по морди набив або по потыльци ему наклав.

– Кто же его мог побить?

– А бог цирковный его знае!..

– А ты наверное ничего не слыхал, что его били?

– Ни, я не чув, а тильки бачите, що вин такий добрый зробився.

– Но кто же его мог бить в его собственном доме?

– Еге! чи-то мало панов туточки скризь по шляху издят. Може, який войсковий ихав да и набив. Войсковии на се добре швидки от разу.

– Вот, вот и есть! вот и есть! – воскликнул Гоголь, хватая Черныша за руку, – ты увидишь, ты увидишь! – И сейчас же, не проехав села, он велел подвернуть к той хатке, где они в прошлый проезд видели больного «притомленного» хлопца с его убогим «харчем».

IX

Хлопец опять лежал, как и в тот раз, на том же земляном полу без подстилки, а возле него, как и тогда, стояла та же скамейка и «снеданье». Харчи помещались в той же «полывьяной мисочьке», но только это были уже харчи значительно улучшенные: хлебные корки теперь у него плавали в молоке, а не в воде из той кринички, что весьма «глубока да припогановата».

Хлопчик в эти несколько дней как будто поправился. Он сразу же признал облагодетельствовавших его добрых панычей, а панычи зато узнали от него прелюбопытную историю, которая случилась с Путимцем. Действительно, с ним случилось происшествие в том самом роде, как угадывал ямщик: ехали два офицера, спросили себе молока и выпили оное также без торгу, как Черныш и Гоголь, а когда дворник потребовал с них рубль за кувшин (по тому, что ему наговорил в насмешку Гоголь), то военные, как люди на руку весьма скорые, тотчас же его жестоко за это оттузили.

Мальчик рассказывал все подробности, что и глечик пустой кацапу об голову разбили, а больше всего ухо ему скризь так порвали, що аж и серьга выпала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

– А что! а что! Вот и есть, вот и есть! – заговорил опять Гоголь. – Вспомни, что я тебе ночью говорил! Я говорил, что он сам себя прибьет, вот он уже и прибил… и как больно прибил…

– Подлец, – подсказал Черныш.

– Да я ж тебе кажу: он старый! Он покается.

– А я кажу: подлец, и никогда не раскается.

Гоголь посмотрел на товарища и молвил:

– Сам будешь старый!