Путин и СССР

Вот она, современная история. Музыка и стихи, конечно, усиливают впечатление. Но все-таки самое сильное — от документов. Кадры документальные запечатлели навсегда это варварство конца XX века. Хотя, оказывается, для кого-то оно вовсе не варварство, а повод для морального удовлетворения.

Губенко нашел и процитировал документ по-своему символический. Это статья Новодворской в журнале «Огонек» за январь 1994-го. При всей экстравагантности этой фигуры мы-то знаем: не только от себя говорит она здесь в приступе откровенности. Почти то же самое вырвалось и у Окуджавы, и у некоторых других, как говорится, представителей творческой интеллигенции. Так что же документально звучит в спектакле от их имени?

«Мы будем отмечать, пока живы, этот день… День, когда мы выиграли второй раунд нашей „единственной гражданской“. И „Белый дом“ для нас навеки — боевой трофей.

9 мая — история дедов и отцов, чужая история чужой страны. Я жалела и жалею только о том, что кто-то из „Белого дома“ ушел живым. Нас бы не остановила и гораздо большая кровь… Очень важно научиться стрелять первыми, убивать. Я вполне готова к тому, что придется избавляться от каждого пятого. Сколько бы их ни было, они погибли от нашей руки, от руки интеллигентов… Мы предпочли убить и даже нашли в этом моральное удовлетворение. Оказалось, что я могу убить и при этом спокойно спать и есть. А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь хорошо отстирывается».

Ну каково это вам? «Чужая история чужой страны…» Это — для них. Для Губенко — родная история родной страны! Со всем, что в ней было.

* * *

Впрочем, мы знаем: любят Родину тоже по-разному. То есть разное в ней любят. И это зависит от позиции человека, от его взгляда на историю. Кому-то, скажем, Октябрь 1917-го видится катастрофой и время после него — «черной дырой», а для кого-то советский период — вершина российской истории. Как у Губенко?

Я — безоговорочно и бесповоротно —
Капля в океане моего народа…
Говорю — отчетливо, без скороговорки:
Мне Земля для жизни более пригодна
После Октября семнадцатого года!

Я в Державу верую —

вечную, эту!
Красную по смыслу.
По флагу. По цвету.
Никогда не спрячусь за кондовой завесой…
По национальности я —
советский!

На сцене эти строки Роберта Рождественского читает маленький мальчик в матросской форме. Но фактически его устами о себе говорит, по-моему, сам постановщик спектакля. В споре о советском времени, который не стихает, об отношениях народа и власти, искусства и жизни его позиция непреклонна.

И корни у нее глубокие! Они исходят от Пушкина и Блока, Гоголя и Чехова, Маяковского и Ахматовой, Некрасова и Горького, которыми буквально дышит спектакль. Актер, исполняющий роль «буревестника революции», напоминает программное некрасовское:

Пускай нам говорит изменчивая мода,
Что тема старая
«страдания народа»
И что поэзия забыть ее должна,
Не верьте, юноши!
не стареет она.

Толпе напоминать, что бедствует народ,

В то время как она ликует и поет,
К народу возбуждать вниманье сильных мира —
Чему достойнее служить могла бы лира?..

Губенко этим руководствуется в своем взгляде на историю. Например, где сегодня, в каком театре вы можете увидеть трагедию Кровавого воскресенья? Да эта страница — 9 января 1905 года — вообще напрочь вычеркнута из общественного сознания. Будто и не было ее! Спросите любого, и почти никто не ответит, что произошло в тот день.

А в спектакле «Содружества актеров Таганки» возникает колоссальной силы сцена. Этот надрывно молящийся хор с иконами в руках перед портретом Николая Второго: «Спаси, Господи, люди Твоя!» Эта тревожно-драматическая музыка Стравинского и Чайковского, страдающие и гневные строки пушкинской «Деревни» о барстве диком, которые так к месту и так гениально читает народный артист России Николай Губенко. А самое главное — эти рвущие душу слова из петиции петербургских рабочих, обращенной к царю:

«Государь! Мы, рабочие, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе искать правды и защиты. Нет больше сил, Государь!.. Нас здесь больше ста сорока тысяч — и все это люди только по виду, в действительности же за нами не признают ни одного человеческого права. Разве это согласно с божескими законами? Не лучше ли умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа…»