Путин и враги народа

А поддержат ли эту статью премьер Д. Медведев, русский; или председатель Думы В. Володин, тоже русский; или глава Совета Федерации В. Матвиенко, вроде бы тоже русская и, между прочим, выступавшая против такого вида национализма, как антисемитизм? Наконец, поддержат ли статью столь заинтересованные в русском вопросе люди, как министр обороны Сергей Шойгу, русский тувинец с русским именем, и министр иностранных дел Сергей Лавров? Первый знает, что основу основ армии составляют русские, второй обязан заботиться об образе, как ныне говорят, об имидже в мире государственнообразующего народа страны. В этом перечне следовало бы, конечно, назвать и министра культуры, но он ни в чем не виноват, таким уродился…

Так вот, поддержат ли? Опыт тридцати лет убеждает: скорее всего, не заметят они статью Юрия Полякова. Пройдут молча, лузгая семечки на стадионе…

Статья Ю. Полякова большая, и, естественно, в ней есть вопросы, суждения по которым у нас, людей разных поколений, расходятся. Поэтому при самой горячей и искренней поддержки собрата я должен кое-что уточнить, обозначить свою позицию.

Начать хотя бы с того, что в статье говорится, будто при советской власти «для начала упразднили привычное при царе имя “великоросс”, всех сделали русскими». Нет, никто не упразднял, и не было это имя до революции привычным, обиходным, оно употреблялось главным образом в специальной литературе, в публикациях, посвященных национальному вопросу, в соответствующей публицистике, как, например, в известной статье В.И. Ленина «О национальной гордости великороссов». Как иначе — речь же идет о гордости! А в жизни, в быту, как и в художественной литературе, это слово могло прозвучать только в каких-то особых обстоятельствах. Не писал же Пушкин «Москва! Как много в этом звуке для сердца великорусского слилось!» И Лермонтов не писал: «Москва! Люблю тебя как сын, как великоросс…» И Гоголь не писал: «И какой же великоросс не любит быстрой езды!» Все они писали «русский». Как и англичане: иногда они бывают британцами, но никогда — великобританцами.

Несколько преувеличенной национальной обидчивостью автор наделяет и своих персонажей. Вспомнив службу в армии, он пишет: «Деревенские ребята с Вологодчины и Рязанщины к многонациональной державе относились с улыбчивым недоверием». Это почему же? «А чего вы хотите, если их родные земли официально именовались не Россия, а “Нечерноземье”». Так что, может, у них и в паспортах писали: «Национальность — нечерноземец»? Юрий Михайлович, вы ошибаетесь. Да, слово «нечерноземье» есть, но оно, как и «великоросс», употребляется в особых случаях, например в учебнике почвоведения. А названным областям никто не отказывал считаться частью России. Была когда-то у нас и ЦЧО — центральная черноземная область, и ее в этом смысле никто не обижал.

Дальше читаем, что «великороссов, ставших русскими, объявили сатрапами царизма, черносотенной массой». Кто объявил? По контексту можно подумать, что это официально объявили какие-то государственные высшие инстанции, но назван только Н. Бухарин, который в 1923 году действительно говорил гадости о русских. Но что Бухарин! Русофобы всегда водились в болотах. Вспомните хотя бы известный стишок Джека Алтаузена о Минине и Пожарском:

Подумаешь, они спасли Россию!
А может, и не стоило спасать…

И что нам 1923 год, когда мы сегодня в 2018-м слышим то же от Людмилы Улицкой и других пифий обоих полов.

Тут же автор пишет, что марксисты не сомневались, что народы скоро сольются в «единый земшарный трудовой коллектив» и что об этом, мол, «горланил Маяковский». Да, великий поэт называл себя горланом-главарем, но лауреату премии Маяковского не следовало бы говорить «горланил». А что касается слияния народов, то, во-первых, никто из серьезных марксистов не говорил, что это произойдет скоро. Во-вторых, задолго до марксистов были люди, мечтавшие об этом. Так, Пушкин с сочувствием писал о Мицкевиче:

Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединяться.
Мы жадно слушали поэта…

Оба великих поэта, кажется, не были марксистами. Но и самому Пушкину народы России «от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая» представлялись определенным единством своего рода — «и гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык». Ну, финны-то ушли, но многие остались.

Здесь и вопрос о праве наций на самоопределение вплоть до отделения. Писатель, как и президент, считает, что это была «мина, заложенная под страну». И она сразу породила ревность: почему одним даровано такое право, а другим нет. Не знаю, где бушевала эта ревность, но хорошо известно, что право это имело весьма серьезное ограничение: во-первых, им могли воспользоваться только те республики, что вполне естественно, которые имели внешнюю границу; во-вторых, население должно быть больше одного миллиона.