Путин нюхал пизду вот такое с носом случилось

— Пишите, ну! — Чтобы решиться, Смуров зажмурился, а когда открыл глаза, рыжий Инго неуклюже делал пометки в блокноте, возникшем из воздуха, маленьким карандашиком. Карандаш ему пришлось держать в забинтованном кулаке. Больше Смуров не мешкал. — Первая — циферная башня, знаете? Петровских времен, во дворе аптеки доктора Пеля, на Васильевском, на Седьмой линии. Вторая — башня Кунсткамеры. С глобусом. Третья — извините, этот самый дом, гак что придется возвращаться. Только не правая башня, а левая, с зодиаком, но это неважно. Да не смотрите вы на меня так, вы не могли этого знать… — напустился он на Филина. — Ваш дом, ваш! Потом дом со шпилем у Пяти углов… На углу Загородного и Рубинштейна… Потом — Дума и Дом Зингера, то есть Дом Книги… и Heart киевский собор — последним.

— Удачно, — заметил Инго, пытаясь поудобнее ухватить карандаш. — Все сходится.

— Не перебивайте! — цыкнул на него Смуров. — В идеале на каждую надо взобраться, но если не выйдет, а у нас не выйдет, то придется обойти каждую посолонь… Иногда целый квартал… И вообще концы не маленькие, начать-то нам надо не отсюда, а с Васильевского.

— Так может, на мне полетим? — предложил Конрад, поводя широкими плечами.

— Нет! — отчаянно замахал на него Смуров. Страшно больше не было. — Надо пешком, в этом-то и дело! Вот вам маршрут. А теперь — последнее. Лев, тебе… вам придется слушать внимательно и запомнить все с первого раза, ясно? — Смуров прокашлялся. — «Вот город твой, вот город твой, горят его огни, смешайся с уличной толпой, держись…»

— Я дальше знаю, — заявил Лева. — Мне рассказали.

Смуров осекся.

— И я тоже знаю, — безмятежно сообщил Инго, рисуя в блокноте солнышко. Вышло коряво. — Представляете, Богданович иногда поет под гитару песню с такими словами… То есть она так начинается, — он развел руками: в одной блокнот, в другой карандашик. — Может быть, конечно, он дальше что-нибудь переиначил… Там ещё про кота, лесничего и калейдоскоп…

— Расслабился, — с чувством сказал Филин. Смуров онемел и оцепенел. Ничего себе тайна Гильдии!

— Ну что, пошли? — деловито встал Лева.

— А статуи? — напомнил Конрад. — Они, между прочим, с площади никуда не делись.

— Лев договорится, или ты распугаешь, — ответил Инго. — Илья Ильич, вы с нами? Если не хотите, можете остаться.

— Да вы что?! — возмутился Смуров. — Пойду, конечно!

— Не доверяете? — прищурился Лева.

— У меня там Маргоша, — устало ответил Смуров. — И вообще — подсказывать буду, если что.

Филин молча глядел на маму Соню.

Инго обошел кресло и заглянул Филину в лицо.

— Пойдемте с нами. Пожалуйста.

Филин явно колебался.

— Я вас очень прошу, пойдемте с нами, — повторил Инго.

Тогда Филин поправил на маме Соне плед, па стол около неё положил коробок спичек, придвинул подсвечник — за окном снова смеркалось. Потом вышел в прихожую и вернулся со спящим без задних лап Монморанси. Осторожно устроил песика перед креслом.

— Охраняй, — велел он.

…У выхода из подворотни Лева решительно оттер Инго плечом и шагнул на площадь первым. Больше желающих возглавить отряд не оказалось. Вопреки опасениям, никто на Леву не кинулся. Наоборот, статуи даже отступили. На слух это как внушительный раскат грома. Л на вид… Площадь, заполненная статуями, сделалась непроходимой чащей, над которой кружат стаи огромных птиц, — так подумалось Леве. Со всех сторон высились стволы, каменные и металлические, блестящие и тусклые, и тянулись, как могучие ветви, руки, и свисали клочья паутины, и, как мох, зеленела патина, и белели сколы. Статуи, которые раньше царили на крышах и снизу выглядели не выше человеческого роста, оказались огромными, будто раскидистые вековые дубы. Но пахло от них не деревом — мокрой одеждой, шерстью, пером, чешуей. Наверно, выгляни сейчас солнце, его бы просто заслонили — и те, кто стоял, и те, кто летал.

— Я Хранитель, — веско сказал Лева. — Что… э… чем могу служить?

В тесных рядах статуй возникло замешательство.

— Что случилось? — повысив голос, спросил Лева. — Зачем вы сюда пришли? Говорите, патина и паутина! — неожиданно вырвалось у него.

Статуи расступились, и по площади прошествовала Сфинкс. Поступь её была величавой, как и подобает существу с царственным телом льва, и голову в высоком уборе она несла гордо, — весь эффект портило то, что время от времени она косилась на Инго, сбивалась с важного плавного шага и поджимала хвост. Инго отвел взгляд, чтобы её не смущать.

— Мы просим о защите и покровительстве, — начала Сфинкс. Голос у неё был как густой темный мед. — И о справедливости. Нас обманули, Хранитель.

Она умолкла — по всем законам риторики в этом месте полагалась пауза, — но тут Лева, у которого терпение кончилось так давно, что и не упомнишь, понял — набрасываться, терзать и давить никто никого не собирается. Скорее наоборот. И взял дело в свои руки.

— Досточтимые статуи, — сказал новый Хранитель, — времени у меня совсем нет, поэтому давайте говорить кратко, хорошо? Кто обманул, как именно и чем я могу помочь?