Путин против Путина. Бывший будущий президент

Я остаюсь сторонником Путина, хотя и считаю, что внешняя политика после 11 сентября 2001 года могла быть более адекватной. Нет никаких сомнений в том, что прозападные настроения в нашем обществе и в политической элите на тот момент все еще были сильны. Это не могло радовать, однако даже тогда тактические ходы Кремля нельзя было рассматривать как отказ от евразийской геополитики как таковой. Это была в большей степени пиаровская агония тех политических сил, которым в новой евразийской России не найдется места.

Надо отметить и еще один важнейший момент. Между проамериканским и проевропейским курсом имеется существенная разница. Проевропейский курс — часть евразийской геополитической стратегии. Евросоюз имеет с США общую культуру, но разные интересы. С Россией Европа имеет разную культуру — подчас антагонистическую, но сходные интересы, особенно — в энергетическом секторе. Стратегический союз России с Европой важен для Европы и для России, но неприемлем для США. Эта сложная картина определяет frame геополитической стратегии Москвы.

Путин, спецслужбы, армия и НАТО

В области спецслужб евразийский курс Путина подразумевает следующую диалектику. Максимально евразийской спецслужбой по определению является ГРУ, военная разведка. Так как интересы державы в чистом виде — вне зависимости от специфики политического режима — в любом государстве вверено защищать, в первую очередь, армии, то ГРУ традиционно выполняло функции именно стратегического планирования. КГБ СССР, как и нынешняя ФСБ, приоритетно занимались политическими вопросами, вторичными в отношении геополитики. При Горбачеве КГБ сыграл на первых порах отрицательную роль, упустив из виду стратегические интересы страны и всего Восточного блока, допустив распад Союза и всей системы. Это сопровождалось оттеснением ГРУ и маргинализацией Вооруженных сил. На следующем этапе реформ сам КГБ стал жертвой антиевразийской инерции, и на первый план выдвинулась структура МВД, занятая преимущественно уголовной стороной реальности, не озабоченная ни политикой, ни тем более геополитикой. Усиление МВД приходится на середину 90-х годов, когда атмосфера в российской политике и в обществе в целом была максимально далека от евразийства. Тогда доминировали, напротив, установки на атлантизм, оппортунизм, олигархия, неумеренная коррупция, откровенная брезгливость к собственной стране, ее истории, ее народу, ненависть к государству и т. д.

Но по мере ужесточения внешнеполитической ситуации для России необходимость геополитики стала все более осознаваться ее истеблишментом. Приход бывшего офицера КГБ Владимира Путина — это важный симптом. Ситуация со спецслужбами стала разворачиваться в обратном направлении. Усиление КГБ в какой-то момент стало важным евразийским элементом. Оно подготовляет постепенный переход к полноценному стратегическому сознанию и доминации державных интересов надо всем остальным». Естественно, после 11 сентября 2001 года все эти соображения несколько оттенились политической конкретикой. И здесь можно сделать самые зловещие предположения, весьма созвучные моей книге «Конспирология»[19], хотя я постепенно пересмотрел некоторые положения, высказанные в этой работе, и развил эту тему более фундаментально в моих более метафизических и аргументированных работах.

Хотелось бы затронуть еще одно решение Владимира Путина. В свое время он одобрил проведение мероприятий по поэтапному переходу к комплектованию части Вооруженных сил РФ на контрактной основе вместо призывной. Я имею к этой проблеме некоторое отношение, так как разрабатывал геополитические модели реформирования Вооруженных сил, в частности раздел, связанный со стратегическими перспективами. И могу дать единственно верный ответ, почему военная реформа, в том числе и переход на контрактную основу, тормозится. Дело в том, что военная реформа как практика должна быть реализацией положений военной доктрины как теории. Такие вещи между собой теснейшим образом взаимосвязаны и не могут существовать отдельно друг от друга. Ныне существующая военная доктрина является двусмысленной, поскольку не отвечает на самый главный вопрос: «Кто является нашим потенциальным противником». А ответ на этот вопрос и определяет весь строй военной доктрины и, соответственно, ход военной реформы, где перевод армии на контрактную основу — лишь один из элементов. Именно относительно этого главного, причинного пункта о потенциальном противнике и ведется все эти годы невидимая, но очень активная и жесткая борьба между силовыми министерствами и ведомствами и политическим руководством страны.