Путин, учись у Сталина! Как спасти Россию

Впрочем, в показаниях Пятакова есть примечательный момент. В декабре 1935 года он встретился с Троцким в пригороде Осло. Пятаков попал в Норвегию прямо из Берлина, с центрального берлинского аэродрома Темпельхоф с доверенным лицом, который организовал поездку. Пятаков показывал в суде: «На следующий день рано утром я явился прямо к входу на аэродром, он стоял перед входом и повел меня. Предварительно он показал паспорт, который был для меня приготовлен. Паспорт был немецкий.Все таможенные формальности он сам выполнял, так что мне приходилось только расписываться» [52].

Паспорт был немецкий, то есть подложный, и он сгодился для выезда не на глухом пограничном посту в альпийских горах, а прямо в центральном берлинском аэродроме. Можно быть уверенным, что в этом случае без содействия германской разведки (которая, скорее всего, подготовила и паспорт, и все формальности выезда на встречу с Троцким) точно не обошлось. Доверенное лицо, скорее всего, было одновременно агентом германской разведки. Этот момент показывает, что уже в конце 1935 года между немцами и Троцким имело место активное секретное сотрудничество.

В конечном итоге суд приговорил 13 человек, в том числе и Пятакова, к расстрелу, а Сокольников получил приговор на 10 лет лишения свободы и впоследствии был убит в тюрьме в 1939 году.

Реакция непосредственного начальника расстрелянного за сотрудничество с Троцким и, как выяснилось на суде, с германской разведкой Пятакова была резкой, острой и неожиданной. Вероятно, она очень озадачила Сталина.

1 февраля 1937 года, через день после окончания процесса, Орджоникидзе на Политбюро еще раз высказал свое резкое несогласие с тезисом о расширении вредительства в промышленности. Момент для этого был, прямо скажем, крайне неподходящим. Осужденный на процессе к расстрелу Пятаков был с 1932 года первым заместителем Орджоникидзе. Нарком тяжелой промышленности выгораживал своего заместителя до самого последнего момента, несмотря на то что подозрение падает в первую очередь на самого Орджоникидзе.

Но Орджоникидзе не успокоился, инициировав свою собственную проверку двух крупных строек, которые упоминались в показаниях Пятакова: строительства Кемеровского коксохимического завода и Уральского вагоностроительного завода. Он собрался показать, что нет ни на заводах, ни на стройках никакого вредительства, что все эти обвинения возводятся понапрасну. Для проверки строек он послал своего заместителя по строительным вопросам С. З. Гинзбурга. Гинзбург проехал по этим стройкам и составил записку, в которой сообщал, что никаких примеров вредительства он не заметил и что стройки идут совершенно нормальным порядком. Он доложил результаты проверки Орджоникидзе по телефону и с площадки Уралвагонстроя выехал в Москву. 15 и 16 февраля Орджоникидзе работал над проектом резолюции Пленума ЦК «О вредительстве в промышленности». Эти дни он набрасывал на листочках отдельные положения, чтобы потом, получив доклад Гинзбурга, составить уже готовый проект резолюции. Рано утром 17 февраля 1937 года Гинзбург приехал в Москву и представил свою докладную записку.

Через несколько часов Сталин вызвал Орджоникидзе в Кремль, попросив его взять с собой докладную записку о результатах проверок строек. Сталин и Орджоникидзе говорили с глазу на глаз примерно с 10 до 12 часов дня. Содержание их разговора осталось неизвестным, хотя можно предположить, что главной темой были как раз вредительства и поездка Гинзбурга. После разговора со Сталиным Орджоникидзе поехал в Наркомат, где с 12.10 до 14.30 часов дня принимал доклады.

К 14.30 часам Орджоникидзе поехал в Кремль к Молотову, к которому у него были дела по вопросам Наркомата тяжелой промышленности. В тот же день было намечено Политбюро, на который Орджоникидзе пошел вместе с Молотовым. В 15 часов началось заседание Политбюро, продлившееся полтора часа. В 16.30 Орджоникидзе, теперь уже вместе с Кагановичем, пошел к Поскребышеву, от которого вышел только в 19 часов, и сразу поехал домой отдохнуть. Содержание разговора Орджоникидзе, Кагановича и Поскребышева также неизвестно. Нет возможности даже предположить его тему.

В 21.30 Орджоникидзе снова поехал в Наркомат, где снова стал принимать доклады [53]. Заместитель Орджоникидзе, О. Осипов-Шмидт вспоминает, что тогда, в тот день, нарком готовил большой и ответственный доклад, постоянно вызывал то одного, то другого работника, подолгу беседовал с ними, уточняя интересовавшие его вопросы. Сам заместитель провел с Орджоникидзе несколько часов, но совершенно не заметил у того никаких признаков усталости, нервозности, что могло бы стать признаком желания покончить с собой. Это был, по его воспоминаниям, обычный рабочий день, затянувшийся за полночь [54]. В 0.20 минут 18 февраля Орджоникидзе закончил дела в Наркомате и поехал домой. В 0.40 минут он был найден дома в своем кабинете мертвым.