Путина

Четверо согласились идти со мною, остальные заспешили в обратный путь. Пока мы спускались до тропы, хватаясь за все, что хоть как-нибудь держится, я мысленно благодарил того парня, умница, ведь углядел же, так бы разошлись сейчас, и сайгачили бы по тайге без пользы. Добрались до стланика, еле приметная тропка круто уходила вниз, следы копыт говорили о том, кто ей пользуется. Где на ногах, где на заднице, мы спустились с гольца метров на двести. Вдруг, тропа стала уходить вправо, к краю широкой котловины, которая лежала прямо перед гольцом. Что делать, идти по тропе стало опасно, очень крутой наклон, спускаться дальше, на дно котловины, в надежде найти проход. Решили пройти по тропе, не успел я сделать и двух шагов, как снег подо мной просел, и я заскользил вниз. Перевернувшись на живот, я распластался на склоне, пытаясь замедлить скольжение, хватаясь руками за кустарник. Остановился метрах в ста, ниже по склону, мужики, глядя на меня начали спускаться по уступам на дно котловины. До места старта я добрался за час, осторожно, где на коленях, где по-пластунски, рисковать больше нельзя. Теперь надо догонять своих, они были уже далеко внизу, только не спеша, а то и опередить можно. Спустился с гольца, а парни уже идут мне навстречу, поворачивай обратно, говорят, не пройти тут, недаром тропа ушла в сторону. Провались все пропадом! Матерясь, мы стали карабкаться вверх по уступам, критику в мой адрес я терпел молча, иногда она даже помогала мне. На вершину выбрались уже в полной темноте, о том, чтобы спуститься с гольца по склону, попытаться догнать вторую группу я и не заикался, могли бы запросто скинуть меня обратно. Переночевали, на рассвете, вдруг, откуда-то с подножия гольца бахнул выстрел, за ним еще один, мы ноги в руки и вниз. Не доходя метров триста до подножия горы, с тропы я увидел внизу дым от костров, возле начала подъема расположился какой-то лагерь. Мы ускорили шаг и через полчаса увидели своих, нам навстречу поднимались двое, тот высокий парень, который разглядел костер и еще один.

– Ну что – закричал я с уступа срывающимся от волнения голосом – нашли, живой.

–Живой – Владимир поднял голову, стараясь рассмотреть меня снизу, увидел, улыбнулся – живой, живой.

Слава тебе Господи, ну Жора сейчас я тебя метелить буду. Подошли к лагерю, а народ уже в путь собирается, костры погашены, только нас ждут. Возле костра, на самодельных носилках лежал Жорка. Лицо все забинтовано, один нос торчит, кисти рук тоже, из- под рукавиц бинты торчат, на правую ногу мужики наложили шину, видать перелом.

– Что с ним – спросил я и положил ему руку на плечо, тихонько потряс, – Жорка, Жорик.

– Оставь его, спит он, – Володя убрал мою руку с Жоркиного плеча – идти надо бригадир, времени мало, до дома еще двое суток скорым шагом. По дороге расскажу, тронулись мужики.

– Что с ним – повторил я свой вопрос, стараясь не отставать от носилок.

– Перелом, видать сорвался с горы, померз сильно, и рассомаха его погрызла местами – коротко объяснил Владимир – мы ему промедол вкололи на всякий случай, и сладким чаем напоили.

– Как рассомаха – удивился я и тут вспомнил о Сером – подождите мужики, а где собака, с ним же собака была?

– Не было собаки – ответили мне – рассомаха была, а собаки не было. Были там следы какие-то, но собачьи или волчьи, разбираться времени не было. Он без сознанья был, когда мы нашли его, руки и лицо в крови, видать, стерва, недавно ушла, нас услышала. Растормошили его кое-как, еле языком ворочает, ослаб с голоду. Вокруг себя все, что можно пожог, на карачках, видать ползал, прав ты был бригадир, не долго ему оставалось.

Чушь какая-то, про себя думаю, чтобы Серый человека в беде оставил, не было такого никогда, шесть лет с ним ходим. Ладно, разберемся, когда Жорка в себя придет.

– А карабин – спохватился я – карабин где?

– Не было карабина – последовал ответ – ни карабина, ни рюкзака мы не нашли, наверное, потерял, когда с карниза летел.

В деревне мы были на следующий день, к вечеру. Жорка очнулся ночью, попросил пить. Попытались снять бинты с лица, чтобы напоить, но они присохли намертво. Решили оставить их до больницы, прорезали ножницами дыру возле рта.

– Как ты – я осторожно поддерживал его за голову, убирая стакан, – ты слышишь, Жорка, как ты, что случилось с тобой?

– Ноги – тихо послышалось из-под бинтов – ноги есть.

– Есть – ответил Степаныч – перелом только, что случилось с тобой, где Серый?

– Лавина – прошептал Жорка – снегом нас снесло, дайте пить мужики, горит все, сил нет.

– Потерпи, нельзя тебе пока – я промокнул мокрой тряпкой его оплывшие губы – потерпи до больницы. Какая лавина, ты на гольце был?

– Не дошел – ответил он – на подъеме, с тропы увидел, что бараны по гребню с гольца уходят, не пройти там, решил к ним с другого краю подобраться, когда они на лежке будут. Серого на поводок привязал, чтобы не спугнул.

– Жора, Жора – тихо позвал я его после минутного молчания – что с тобой?

– Не увидел – прошептал он – снежную шапку над собой не увидел, когда выцеливал, извини бригадир. Горит все, не могу больше.